МЕОТЫ - НОМА О СЛЕПОМ ПЕВЦЕ БАСТАКЕ
На берегу, где бархатный песок
Блестит, подобно золоту, на солнце,
Где волны, с ревом, в ярости слепой,
Злой пеной разбиваются в прибое,
Лежал в крови седой слепой певец –
Сын славного меотского народа,
Свирель из кости он держал в руках.
Над ним, лишенным сил и неподвижным,
Стоял, склонившись, воин молодой
В хитоне рваном, прикрывавшем раны,
И рукоять короткого меча
Сжимали пальцы, липкие от крови.
И старый воин – битв былых певец,
Просил чуть слышно молодого друга
В последний раз на морозе посмотреть,
Услышать песню в натиске прибоя.
И шли они, собрав остаток сил,
И, оступаясь, падали, и снова
Вставали, не желая умереть.
Так, чудом, добрели они до моря.
В сухих, костлявых пальцах старика
Свирель была цела и невредима.
И попросил тут воин-поводырь
Певца слепого: «Спой, Бастак, ту песню,
Где звон мечей и стрел протяжный свист,
Слились в повествование о битве,
Которую коварный Митридат
Разжег на льду прозрачном Меотиды.
Ты сердцем зрячим видишь лучше всех:
Косматые враги в буране снежном,
Их кони, как грехи людей, черны,
Копытами скользят по мерзлой глади,
А в небе – леденящий душу клич.
Там смерть летит и лезвиями крыльев
Багровый полосует небосвод.
И стаи воронья кружат над битвой,
Стремглав летят, как камни из пращи,
Нацелившись на павшего меота,
Чтоб розовое мясо изорвать
Когтями, что сильней пиратских крючьев,
Пока в убитом не остыла кровь,
Пока еще в нем сердце не остыло, –
Вонзить свой черный, ненасытный клюв.
Что воронье, что Митридат Понтийский –
Меотской крови жаждали испить.
Он покорил вокруг себя народы,
В гордыне он ходил войной на Рим.
Два раза Митридат, в течение года,
Мечтая и меотов покорить,
Вторгался в их исконные пределы.
Он в первый раз приплыл на кораблях, –
В морском бою меоты победили!
Тогда еще приметил Митридат –
Среди врагов один был со свирелью.
И, удивлен, он сам себя спросил:
«Кто воин тот, что песней вдохновляя,
На белой каммарине первым шел
Пред ровным строем кораблей меотских?»
И черной пеной в нем вскипала злость,
И одного душа желала – мести!
И вот, уже зимой, когда мороз
На Меотийском озере поставил
Крепчайший лед и берега сравнял,
Вторично Митридат приводит войско
На быстрых Черных скифских скакунах, –
И лед окрашен кровью новой битвы,
И тысячи копыт его крушат.
Меоты снова бьются за свободу.
И снова удивился Митридат,
Увидев: тот же воин со свирелью
Летит вперед на белом скакуне
И увлекает воинов-меотов,
Кто знает, может быть, в последний бой,
Но песнь его внушает: бой победный! –
И гонит страх, и возвышает дух.
От бешенства рука у Митридата
Трясется, он указывает: «Вон!
Вы видите певца? Живым доставить –
Во что бы то ни стало – в мой шатер!»
И скифские наемники хлестнули
Своих коней, те с места и в галоп, –
Из-под копыт – осколки ледяные, –
Туда, где с двух сторон, как две волны,
Сближаются два войска, вот – столкнулись!
Слились в один, ревущий, черный вал,
И – смерти торжество на гребне вала!
Храп лошадей, и лязганье мечей,
Сраженных вопли, раненых стенанья.
И солнце в небесах уже спешит
Укрыть свой лик за плотной черной тучей.
Ему невмоготу смотреть на кровь,
Которая все лунки наполняет,
Что выбиты копытами коней.
Уже весь лед – как зарево заката,
Уже тошнит от пира воронье.
Побоище поземка заметает
Слоями снега, только все равно
Сквозь белый снег, как будто сквозь повязку,
Кровь проступает – черная уже.
Мороз силен, но битвы жар сильнее,
Еще сильней – любовь к родной земле.
О том и мысли воина-меота –
О родине и матери своей:
«Не надо беспокоиться за сына,
Не думай, мама о моей судьбе! –
Он в самой гуще схватки повторяет:
– Героем я вернусь к тебе с войны!
О, сколько здесь схоронено мечтаний,
И сколько здесь надежд погребено!
О, сколько безутешных в мире женщин!
О, сколько удальцов не родилось!»
И в стремя смерти он вдевает ногу,
И с новой силой рвется – побеждать!
А Митридат в шатре своем походном,
Сыром и мрачном, – напрягает ум:
«Что за народ – меоты, как постичь их?
Как трудно одержать над ними верх!
О, проклятое варварское племя!
Они свою свободу, гордецы,
Сильней, чем женщин, больше жизни любят!»
Вдруг голос за спиной: «Вот пленник, царь».
Он обернулся, взгляд, подобно тени,
На воина плененного упал.
И тотчас Митридат узнал меота,
Что песней вдохновлял своих на бой
И увлекал мелодией свирели.
Вскочил тут Митридат и закричал,
Роняя с губ, как сумасшедший, пену:
«Как гордо смотрит! Отведи глаза!
Перед тобою – царь! Ты знаешь, варвар,
Полмира я уже завоевал»!
Я помню хорошо твой взгляд звериный!
Могучего царя ты победил –
В морском сраженье костяной свирелью!
Ты стольких царских воинов сгубил!
И, в гневе страшном, я не мог дождаться
Под желтым диском плеска синих волн.
Зимой сюда пришел, в буране снежном.
Неутомимых скифских лошадей
Поставил под седло, с огромным войском
На озеро Меотское пришел,
На лед его прозрачный, ненадежный.
И снова – ты, на белом скакуне,
Свирелью костяною забавляясь,
К победе этих варваров ведешь!
Так слушай, что теперь ты будешь делать:
Наутро, взяв свирель свою, певец,
При зареве восхода мое войско
Ты против соплеменников своих
В бой поведешь, – за эту мне услугу
В награду ты получишь свою жизнь.
В бою же этом злое ваше племя
Я разобью, и нет сомнений в том!»
Молчит Бастак, лишь взгляд его орлиный
Сверкнул, да так, что вздрогнул грозный царь.
Но тут же и воскликнул он злорадно:
«Я знаю, чем сломить тебя, Бастак!
Ты будешь жить, но, словно, крот во мраке.
Даруя жизнь, я взгляд твой отниму
И отвезу на родину, в Понтиду!
Остаток дней в пещере проведешь,
И не возьмешь свирель ты больше в руки,
И песен не захочешь больше петь!
Короткий меч меотский затупится,
И жизнь твоя погаснет, как свеча!
Ты больше не увидишь солнца свет,
Пусть даже будешь жариться под ним!
Ни родины, ни гор ты не увидишь, –
Что родина твоя, коль нет тебя!
Ты, как червяк, сгниешь в земле меотской.
Итак, решай: глаза или свирель?
Нет, погоди, – и женщину получишь.
Она, подобно персику сочна,
И сладкий сок тебе отдать готова.
Теперь, певец, я все тебе сказал!»
Бастак ответил сразу, без раздумий:
«Я воин, Митридат, и я – меот!
Веревкой прочной ты связал мне тело,
Но сердце мое гордое внутри
Не сможешь ты поймать арканом власти!
Когда-нибудь ты видел, Митридат,
Чтоб на чужое зарились меоты?
Но мы и своего не отдадим!
Вот почему меотов гордых земли
Твоими, царь, не будут никогда!
А что до женщин, их мы уважаем,
Но честь свою за них не отдаем,
И родину на них мы не меняем!
На том стою и умереть готов.
Теперь узнай, какой я сделал выбор:
Глаза – возьми, свирель мою оставь».
Царь усмехнулся: «Что ж, тебе виднее…
Эй, кто там, стража, слушай мой приказ:
Немедленно упрямца ослепите
И – прочь его, подальше от шатра!»
И вот уже положен меч короткий
В огонь, и раскалился докрасна.
Затем подходят воины к Бастаку, –
Последнее, что увидеть смог,
Был красный, словно зарево закат,
Глаза его пронзивший скифский меч.
Ни мускул на лице его не дрогнул,
Ни стон не разомкнул его уста,
Лишь на щеках смешались кровь и слезы.
Когда ж скользнула новая заря
По ледяному полю Меотиды,
На лед озерный вышли и враги
И в боевой построились порядок.
Но – что там? Изумленный Митридат,
Как будто поражен небесным громом,
Услышал, как в рассветной тишине
Звучит свирель: то плачет, то смеется,
То ввысь она летит, то льется вниз,
И леденит, как вьюга, вражьи души.
Там, впереди, на белом скакуне,
В повязке окровавленной – Бастак,
Как никогда – играет на свирели.
И Митридат воскликнул: «Я слепец! –
Добавив: – А меоты прозорливы».
На берегу, где бархатный песок
Блестит, подобно золоту, на солнце;
Где волны, с ревом, в ярости слепой,
Злой пеной разбиваются в прибое,
Лежал в крови седой слепой певец –
Сын славного меотского народа,
Свирель из кости он держал в руках.
Над ним, лишенным сил и неподвижным,
Стоял, склонившись, воин молодой
В хитоне рваном, прикрывавшем раны,
И рукоять короткого меча
Сжимали пальцы, липкие от крови.
Вдруг приподнялся старец и к губам
Свирель поднес движением привычным.
И заиграл, что было на душе.
И музыки безбрежная стихия
Вместила все: и золото песка
И натиск неослабленного прибоя,
И синеву несущих пену волн,
И высоту густой небесной сини,
И ветерка приятный холодок,
И чаек – воплощение свободы.
Послушна чутким пальцам старика,
Свирель его то плачет, то смеется.
Безмерно любит мира доброту
И так же ненавидит его злобу.
Волна песок ласкает золотой,
Уносит слезы воина слепого.
Целует он прибрежную скалу,
Свирель его, как раненная, стонет,
И тихо плачет, – так течет песок
Меж пальцами, сухой и шелковистый.
В последний раз поет седой слепец,
В последний раз вдыхает запах моря
С прохладой, что несет от дальних гор,
Желая поддержать Бастака, ветер.
И старый воин выпрямился, горд,
Что он меот, что он не знал неволи,
Имея привилегию и честь
Быть воином – защитником народа,
И первым принимать удар врага.
Поет слепец, в сраженьях поседевший,
В последний раз на этом берегу:
«Давно в моей душе угасли вихри
Земных страстей, живет в ней лишь один
Непобедимый, вечный дух свободы.
Пусть я слепец, но я не в стороне
От горестей и радостей народа.
Пусть я слепец, но я певец, –
Я воинов меотских вел к победам
И с ними я свободу отстоял!»
Свирель его и плачет, и смеется.
К ногам певца бросается прибой,
Взметая мириады брызг холодных,
И обжигает шрамы на лице.
И капли влаги, вместе со слезами
Упавшими уносит вдаль волна.
Недаром говорят: «Вода Эвксина
От слез меотов стала солона».
Умолк певец и другу молодому
Протягивает верную свирель,
И тот молчит, не зная, что и делать.
«Возьми, – сказал Бастак, – она твоя.
Я отдаю тебе свое богатство –
Меня богаче в этом мире нет!
Возьми свирель, за родину сражайся,
Борись со злом, всегда твори добро…»
И снова он умолк, теперь – навечно.
Оставив свое тело на песке,
Душа певца – в полете одиноком,
Уже на вышних, неземных путях.
И воин молодой тогда заплакал,
Хоть сердце его тверже, чем скала,
Которая смеется над волнами,
И взял свирель неопытной рукой,
Поднес к губам, и тихий стон раздался,
Затем все громче: плакала свирель,
Оплакивала славного Бастака.
Кто знает, может, слышала душа
Ушедшего певца мотив печальный,
В котором и надежды светлый звук
Летел, подобно солнечному свету,
Пробившему завесу мрачных туч, –
Над горой, вольной родиной меотов –
От моря до серебряных вершин
Кавказских гор, что небо подпирают.
Где над хребтами кружатся орлы,
Где синевой сверкает корка снега,
И солнце, обгоняя облака,
Бежит лучом по неприступным скалам.
В ущельях собирается туман,
Скрывая туров на отвесных склонах.
Там слышен водопадов грозный гул
И чистых родников многоголосье,
И яростные звоны горных рек,
Несущих свои воды в Меотиду.
