ШОРА НОГМОВ

ИСТОРИЯ АДЫХЕЙСКОГО НАРОДА

ГЛАВА VII

Повесть о князе Темрюке. Его качества и образ жизни Темрюк покоряет калмыков и татар. Он направляет путь к Крыму. Темрюк вступает в подданство России и помогает Иоанну Грозному в войнах его против султана и Тавриды. Пословица. Возвращение Темрюка и Кемиргоко. Смерть последнего и его могила. Темрюк отправляет своих детей на воспитание в Россию. Дети Темрюка и принятие ими святого крещения. Движение Девлет-Гирея: сначала против Кабарды, а потом к пределам России. Песня. Кончина Темрюка. Брак его дочери с Иоанном Грозным. Князь Берслан Джанкутов. Его движение к Дербенту. Он разделяет народ на разные классы и учреждает третейский и главный суды. Установление штрафов. Изобретение тавро. Занские князья Антиноко и Канбулат. Сатенуй. Раздор между братьями. Бегство Канбулата в Турцию. Возвращение его и бегство Антиноко в Крым. Антиноко при помощи крымцев разбивает Канбулата, смерть последнего. Песня.

Кабардинский князь Темрюк Маремшаович Идаров, выйдя из юношеского возраста, помышлял единственно о подвигах великодушной храбрости. Душа его пылала желанием прославить себя воинскими подвигами и возобновить древнюю славу адыхейского народа, жившего спокойно под управлением своих старшин и старшего брата его, князя Кемиргоко. Желая напасть на татар, он собрал многочисленное войско, и юное его сердце рвалось с нетерпением на поле брани. Он давно уже приготовился к перенесению воинских трудов. Он презирал удовольствия роскоши, никогда не имел палатки и спал под открытым небом на войлоке, а под голову клал седло. Он питался конским мясом и сам жарил [122] его на углях. Каков был предводитель, таково было и войско. Гекуоки сохранили для потомства еще одну прекрасную черту его характера: князь Темрюко Идаров не хотел пользоваться выгодами нечаянного нападения, но всегда заранее объявлял войну своим неприятелям. Он посылал сказать им: иду на вас» (Эта характеристика Темрюка совершенно сходна с характеристикой Святослава (см. Историю государства Российского, т. I . гл. VII. стр. 104)).

В эти времена варварства, гордый Темрюк наблюдал справедливость и законы рыцарской чести своего народа.

Берега Волги и Дона были первым поприщем его подвигов. Он покорил калмыков и татар, которые продолжали беспокоить Кабарду своими набегами. Одна кровопролитная битва решила судьбу обоих народов. Князь Темрюк Идаров, победив калмыков и татар (как говорят предания), распространил далеко свои завоевания XL. От реки Дона он направил путь к Крыму и при этом вступил в сообщение с Россией, что крайне тревожило крымского хана. В это время князь Темрюк с некоторыми кабардинскими князьями дал присягу в верности русскому царю Иоанну Васильевичу и обязался помогать ему в войнах с султаном и Тавридой. Вероятно, что христианская вера, распространенная в древности греками между Черным и Каспийским морями, была еще в большой силе у нашего народа. Эта причина побудила его искать союза с русскими, как с единоверцами, и прибегнуть под покровительство царя Иоанна Васильевича. Память союза и дружества с русскими сохранилась по настоящее время в нашем народе; и теперь еще пословица говорит: тхаго Цар-Иван хоттуа, т. е. «присяга, которая пред царем Иваном» (Тхьэ Iуэ пащтыхь Иван хэту». Принятие адыгов в русское подданство в 1557 г. и женитьба Ивана IV на дочери каб. кн. Темрюко — Марии в 1561 г. сделали имя русского царя популярным среди народов Северного Кавказа).

По возвращении князей Темиргоко и Темрюка, они были приветствованы кабардинскими уорками, которые поздравляли их с благополучным прибытием в отечество, с победой и с обеспечением народа от притязания и хищничества иноплеменников. Но более всего народ был обрадован союзом и покровительством России. XLI. [123]

Со времени своего возвращения князья Идаровы жили в Кабарде. Кемиргоко в непродолжительном времени умер и по завещанию зарыт в землю на коне и в полном вооружении. Место, где погребено его тело, находится между реками Чегемом и Баксаном; над ним вместо памятника насыпан высокий курган.

Князь Темрюк Идаров, видя избалованность и худые нравы кабардинцев, беспрестанно помышлявших о набегах и грабежах, решился отправить своих детей, сына и дочь, на воспитание в Россию. Выбравши из кабардинцев достойного и верного человека, он поручил ему детей доставить в Москву и отдать их для воспитания царю Иоанну Васильевичу.

Сын его назывался Салтан, а дочь Мариан. Вскоре по прибытии в Россию они приняли святое крещение, в котором названы — сын Михаилом, а дочь Марией. Кабардинцы прозвали Михаила Уруськан, т. е. «воспитанник русского». Посланный же с ними Иван, возвратившись на родину, рассказывал столь много неслыханного и чудесного, что его стали почитать за колдуна. О нем до сих пор сохранилась память между кабардинцами.

Крымский хан Девлет-Гирей, узнав обо всем происходившем в Кабарде, немедленно собрал войско с намерением совершенно истребить пятигорских кабардинцев XLII. Князь Темрюк Маремшаович Идаров, собрав многочисленное войско из кабардинцев и других адыхейских племен, двинулся к реке Ахупсу и при впадении ее в Кубань, близ Тамани (?), построил крепость и там ожидал неприятеля. Девлет-Гирей сначала вторгся в землю чапсогов, разграбил и опустошил ее, а потом уже двинулся к тому месту, где ожидал его Темрюк. В первом сражении князь наш был ранен, но войско стояло крепко и битва завязалась жестокая XLIII. Кабардинцы, хотя не разбили неприятеля, но своим упорным мужеством лишили его надежды победить их (Событие это относится к царствованию султана Селима II (1566—1574) и именно к 1570 году. «Темрюк с детьми Баязытцким и Черкасом приходил помогати, и был Темрюку со царевичем (Крымским) бой, и Темрюк с бою съехал ранен, а дву сынов Темрюковых, Мамструка да Беберюка, царевич Алли Гирей на бою взял и привел с собою в Крым (в 1570 г.)». (См. Историю государства Российского, т. IX, гл. III, примеч. 350)). Оттуда Девлет-Гирей пошел к пределам России, в [124] надежде хоть там поживиться богатой добычей (Это нашествие Девлет-Гирея памятно России совершенным опустошением Москвы в 1571 году.). Приводимая здесь песня сочинена на это происшествие XLIV.

«Протекло семь дней в ожидании неприятеля, и не видно, и не слышно ничего в степи. Войско наше стоит праздно на водах Ахупса.

Спасибо доброму царю; он известил нас о приближении неприятеля, и доблестный князь Темрюк готов разить общего врага.

Возгорелась сеча жестокая, и стрелы крымские летят в Темрюка, подобно зимнему инею, убеляющему поля и деревья.

Но одна роковая стрела отыскала путь для пронзения храброго князя, и так глубока была рана, что трудно было ее (стрелу) вынуть.

Пришел к нам из дальней стороны, из-за моря, через перешеек, воитель грозный с несметными силами и взял крепость нашу.

Пытались крепко крымцы перейти Ахупс и совершенно сбить наших: плохо было без Темрюка храброго, но наши отстояли.

И отличился мужеством Кайдак Етлухов с золотыми усами (гегуоко хотел выразить — русые усы); герой из героев Темрюк только вздохнул (В лен. рук.: «охнул». — Ред.) от жестокой раны.

Идар Тамбиев, заметив робость наших, бросился в средину неприятеля; устыженные братья Седиевы повернули за ним коней.

От тугости луков их исходит гул, подобный пушечному, а от пущенной стрелы тетива издавала звук».

По выздоровлении своем князь Темрюк немедленно собрал кабардинцев и спешил идти на помощь к царю русскому, с которым и соединились близ Азовского моря. Царь весьма благодарил князя Темрюка за его верность и щедро наградил кабардинцев.

Таким-то образом князь Темрюк много раз помогал России; по возвращении своем на родину этот добрый, [125] храбрый и лучший из всех князей наших умер от разболевшейся старой раны. Народ сказал про него: хакого ды пшишхо патла задитльма длуху шегашего диажиким («Хахуэуэ ди пщышхуэ палъэр, зэдилъмэ лIыхъуу щэджшцэр диIэжкъым»), т. е. «нет более доблестного героя храброго витязя нашего, князя Темрюка». Старики наши упоминают, что дочь Темрюка, воспитывавшаяся в России, пленила красотой царя русского и вышла за него замуж, а брат ее остался там, получив богатые подарки XLV.

* * *

Князь Берслан Кайтукович Джанкутов одарен был удивительной дородностью и толстотой. Щедрая природа, излившая на него с избытком свои дары, наградила его вместе с тем умом и отличными способностями; превосходные его распоряжения всегда оканчивались с успехом; но, к сожалению, он, по дородству своему, всегда ездил на арбе. Однажды, собрав многочисленное войско с намерением проложить свободный путь между Кабардой и Астраханью, а также для заключения союза с шамхалом Тарковским, он дошел до Дербента. На возвратном пути он ограбил персидских купцов и, заключив союз с дагестанцами, возвратился с несметным богатством, очистив для беспрепятственного проезда купцов вышеупомянутый путь. Здесь можно присовокупить, что князь Берслан был одарен умом решительным, характер имел строгий и благородный. Он ввел между кабардинцами разные обряды и разделил народ по степеням узденей («ЛIэкъуэлIэш, дыжьыныгъуэ, къуэдз, пщыжь-уэркъ е-беслъэн-уэркъ, уэркъ-щауэгъусэ» «ПщыкIэу», «Iуэгу е лъхукъуэщауэ», «лэгъгъунэпыт е лъхукъуэлI», «унэIут») на пять классов (В лен. рук.: «степеней». Ш. Б. Ногмов неправильно подразделяет крестьянство на «четыре класса». — Ред.): 1) тлохотлешь, 2) дижинуго, 3) кодзь, 4) пшиш-орк или берсланорк и 5) уорк сшаотлух-гусса. Общее же всем название было уорк. Крестьяне были разделены на четыре класса: 1) пишкеу, т. е. «княжеский», 2) окго или тлаоксьшао, т. е. «крепостной», 3) длагунпить или дльхокотль, т. е. «крестьянин», и 4) унаут, т.е. «дворовый человек».

Тлохотлешь, вместо тлабкусшь, слово трехсложное, имеющее два значения: 1-е, «от трех знатнейших [126] поколений»; вероятно, они названы так потому, что были многочисленнее и богаче; и 2-е, двухсложное — тлабкусшь: «от мужественных трех родов человек» (?). Дижинуго — слово сложное из дижин и го, т. е. «желтое серебро»; они были происхождения княжеского из низшего класса. Кодзь вместо кодзе, т. е. «добавка»; должно полагать, что это были, переселившиеся иностранные дворяне. Пшиш-орк или берслан-орк, слово двухсложное, означающее «княжеский дворянин», т. е. начавший свой род от князя Берслана: они находились при князьях, приобрели дворянство и получали в подарок разные вещи. Орк сьшаотлух-гусса — слово трехсложное: «товарищ мужественного и благородного дворянина». Быть может, они названы так потому, что вели себя мужественно и сознавали свое достоинство. Должно полагать, что Берслан знал происхождение и мужество каждого из подданных. Ныне первые три класса (В лен. рук. нет выражения «три класса». Видимо, это добавлено А. Берже. — Ред.) полагаются в первой степени, а орк-сышаотлух-гусса в третьей; все же они издревле называются орк. Несмотря на сложные слова и значение их, они разделены по степеням.

Сверх этого Берслан, в продолжение управления своего кабардинским народом, желая улучшить и упрочить его благосостояние и для оказания всякому правосудия, первый учредил во всех аулах, в каждом по одному хеезжа, т. е. «третейский суд», в котором разбирались все дела, кроме уголовных, и жалобы местных жителей. Суд этот составляли несколько человек, из благонадежных узденей и депутатов со стороны народа (В лен. рук.: «со стороны черни». — Ред.), ежегодно им избираемых с утверждения самого князя, который в руководство им и народу издал разные законы и обряды, о которых будет говорено ниже. Жалобы же на судей, также уголовные и относившиеся до всего народа дела разбирались и решались под Председательством князя в хе, т. е. «главном суде», учреждавшемся в постоянном месте жительства князя. Кроме того, князь Берслан Кайтуков установил разные штрафы за неисполнение данных им узаконений и обрядов, ныне не соблюдаемых народом, и старался всеми силами искоренить зловредных людей, и весьма многих князей за [127] неблагонамеренные их поступки лишал княжеского достоинства, а некоторых и вовсе изгонял. Равным образом он изобрел для собственных своих и узденских лошадей особое тавро, называемое и ныне берслановским. Украденная и найденная впоследствии лошадь с этим тавром подвергала виновных тяжкому наказанию.

* * *

Занские князья, два брата — Антиноко и Канбулат жили вместе. Старший из них, Антиноко, был женат и, кроме того, имел у себя девушку удивительной красоты, по имени Сатенуй. Народ начал говорить о связях князя Канбулата с Сатенуй, и Антиноко, узнавший об этом, возымел на брата своего подозрение и выгнал его из дома. Канбулат пошел к своему аталыку. Антиноко, узнав, что Сатенуй посылает к нему туда подарки, решился умертвить его. Канбулат бежал в Турцию с намерением просить у султана войско для примирения с братом, но, получив отказ, возвратился на родину, где успел привлечь на свою сторону большую часть народа, а вместе с тем и власть над Заном. Старший брат его Антиноко бежал в Крым под покровительство хана и просил у него войска для возвращения неправильно забранных братом его владений, с тем условием, что если он убьет брата и истребит участников его, то войско хана возвратится с богатой добычей. Хан обещал было, но вскоре о том забыл и только через семь лет, вспомнив об Антиноко, дал ему сколько нужно было войска, с которым тот и возвратился в отечество. Между тем Канбулат успел привязать к себе весь народ, и, узнав, что брат его с крымцами приближается к пределам его земли, он собрал народ, ожидая их прибытия. Крымцы пришли, и между ними завязалась жестокая битва, в которой много людей истреблено с обеих сторон; но Канбулат спасся бегством, оставшееся имущество участников отдано было крымскому войску, и весь народ присягнул Антиноко в верности. На обратном пути крымцами был отыскан Канбулат при заливе моря и убит. Тем и кончилось это сражение. Жена Антиноко, Сатенуй, как говорят некоторые, была отдана крымцам [128], иные же утверждают, что выгнана (Об упоминаемых здесь неудовольствиях между Антиноко и Канбулатом, жившими во время султана Ибрагима (1640 — 1648), писал барон Гаммер (см. его Geschichte des Osmanischen Reiches. Pesth, 1840, т. III, стр. 245). Князья эти названы у него Hakasch-makbeg и Antonakbeg). Аталык Канбулата собрал гекуоко и составил следующую песню [XLVI]

«Именитые ездоки и единодушные два спутника Жендеровы доведены до жалкого состояния с бедным Канбулатом.

Доблестный князь Мокмоко в кольчуге с короткими рукавами бодрствовал для этого героя, мое же сердце сильно разрывалось с несчастным Канбулатом.

Где ограды и ворота, там сыплются многочисленные стрелы. Мужественный витязь Коноко Карабов, стоя согнувшись, ни одного всадника не пропустил. Ах, Канбулат несчастный!

Каждую ночь хожу я к заливу морскому и все аулы обойдены; но никто не входит в мое горестное положение! Жаль бедного Канбулата!

Можно ли было надеяться на помощь боязливых всадников, на трусов-пешеходцев, на турков; с головами, повязанными чалмами, они не в состоянии что-либо сделать. Жаль бедного Канбулата!

Князь Джанкилиш, быв гоним, не знает и не умеет бежать, а отстреливается от врагов. Жаль несчастного Канбулата!

Доблестный князь Мокмоко при жизни своей никакого добра не сделал, а по следам Канбулата погиб.

Высокий витязь Хумаров от раны согнулся у ворот ограды, и через тело его понуждали меня перепрыгнуть, в досаду бедному Канбулату.

Золото нарядное, Пшизединоко Коноков был в отменном одеянии достойнейшей фамилии, а сделать ничего не мог; жаль тебя, несчастный Канбулат!» [129]

ГЛАВА VIII

Казы и Шогеноко, внуки Темрюка. Султан Солиман намеревается утвердить за собою адыхейские племена. Движение Касима-паши к Астрахани. Он разбит кабардинцами. Две пословицы. Построение крепости на Тереке. Движение Девлет-Гирея к пределам закубанским. Битва близ Константиногорска. Плен князей Шахмурзы и Камбота. Вторжение Шамхала во владения кабардинцев. Битва на р. Куркужине. Плен князя Шалоха. Поражение крымцев. Песня. Шагунов курган. Возвращение князя Шалоха. Последующие войны кабардинцев. Мурза Алкайс и вторжение его в пределы кабардинцев. Смерть князя Казы. Князь Шогеноко защищает Малую Кабарду. Мир с ногайцами. Брак дочери Казы и его сыновья. Несогласия между кабардинскими князьями. Спор за сито и ситовая могила. Князь Хатожуко и старания его к прекращению раздоров между кабардинскими князьями. Истребление поколения князей Женцоха, Берслана и др. Убиение братьев Батырша и Батарбия и братьев Жанборимаса и Жанборисхана. Убиение Созирахо. Песня. Убиение князя Шужия. Песня. Князь Хатожуко возвращает Кабарде прежнюю тишину и спокойствие. Разделение Кабарды. Фамилии Хатожуко, Жанбота и Мисоста. Кончина князей Хатожуко, Жанбота и Мисоста и их дети. Брак дочери князя Хатожуко с ханом калмыков Домбукуньбом. Несогласия между князьями Малой Кабарды Алегико Шогоноковичем и Имудар-Гафом Жанмурзовичем Татлостановым и князьями Большой Кабарды Бекмурзиным с братом Кайтуко. Князь Карошай Шалохович прекращает раздоры. Вторжение потомка Чингисхана в пределы кабардинцев. Побоище близ Нижнего Жулата. Начало разбоя кабардинской молодежи. Кабардинцы изгоняют татар. Песня. [130]

После смерти Темрюка, внуки его: Казы, владетель Большой Кабарды, и Шогеноко — Малой, хотя жили не в согласии, но отношения их к России оставались все те же. В это время пронеслась молва, что турецкий султан Солиман намеревается утвердить за собой адыхейкие племена и всех их обратить в мусульманство и что он посылает многочисленное войско для завладения Астраханью (Селим II хотел восстановить царство мусульманское на берегах Ахтубы и с этой целью весной 1569 г. приказал Касиму, паше Кафы, идти к Переволоке, соединить Дон с Волгою, море Каспинское с Азовским и взять Астрахань или, по крайней мере, основать там крепость в ознаменование султанской державы. Поход этот, однако же, был неудачен. Касим-паша достиг Астрахани и стал ниже ее, на Городище; но, узнав о движении против него князя Петра Серебряного, бежал, причем войско его сильно пострадало, отчасти потому, что Девлет-Гирей вел турок местами безводными, голодною пустыней, где кони и люди умирали от изнурения; отчасти же от черкес, которые их стерегли в засадах и множество забирали в плен.

Несчастный поход этот описан Карамзиным по сказанию очевидца, царского сановника, Семена Мальцева. (См. Историю государства Российского, т. IX, гл. II, стр. 74—78)), жители которой были на стороне турок. Казы, Шогеноко и Шужие немедленно собрали отборное войско и, узнав, что Касим-паша оставил пушки в Азове и с одними легкими войсками и крымцами идет на Астрахань, где ожидали их русские, отправились осенью к Волге и у Белого озера встретили в беспорядке бегущих турок и крымцев. Наши без труда разбили утомленных неприятелей, взяли богатую добычу и много пленных, оставив уцелевших спокойно бежать (есть пословица: шу штогахерь кодира умух («Шу щтагъэхэр куэдрэ умыху»), т. е. «от страха бегущих всадников уже не догоняй») и с большой славой и богатством возвратились на родину. С того времени ведется пословица: Сотей захудипатлесьш («Сотей зэхудипIалъэщ»), т. е. «пойдем на Сотей» XLVII, потому что турки хотели распространить границу свою до Сотея. Так называли мы степи, лежащие от Волги до Терека. К тому же времени относят и построение русскими для защиты кабардинцев крепости на Тереке XLVIII,

Хан крымский не мог простить кабардинцам своего поражения, почему через три года собрал еще сильнейшее войско и нечаянно вступил в пределы [131] закубанских земель (Вероятно, в 1572 году, при вторичном движении Девлет-Гирея на Москву, в 50 верстах от которой князь М. Воротынский одержал над ним знаменитую победу) и расположился там отдыхать на две недели. Место стоянки крымского войска доныне сохранило название Хан-тоба, т. е. «Ханский курган». Сюда-то стеклись к Девлет-Гирею изменники и беглецы адыхейские, изгнанные из отечества узденя и т. п. люди. К ним присоединились и закубанские князья, уверяя их, что покорить кабардинцев ничего не стоит, что они изнурены недавними войнами, голодом и болезнями, что путь в Кабарду никем не будет защищен, ибо князья Шогеноко и брат его Казы не в состоянии набрать и тысячу всадников, и что с появлением ханского войска они скроются в горы. К несчастью, изменники сказали правду. Кабардинцы потеряли многих из своих храбрых предводителей. Князья Шогеноко, Казы и Шужие собрали войско и спешили занять берега Кубани; но хан обманул их и другим путем вторгся в Кабарду. Оставшиеся в ней князья, вместо сопротивления, малодушно оставили свои места и бежали из ущелья в ущелье, оставив народ без войска, без начальника. Когда хан уже стоял на Куме, главные силы наши, не отдыхая, настигли ханское войско на правом берегу Подкумка (близ нынешнего Константиногорска (Крепость эта упразднена с возведением Пятигорска на степень города)). Хан приказал немедленно зажечь аулы и начать битву, которая превзошла жестокостью все бывшие до этого времени; одни и многочисленнейшие сражались за добычу и желали отомстить свою прежнюю неудачу, другие сражались за свою родину, за славу имени, за жен и детей. Много пало с обеих сторон, и только одно изнеможение заставило войска оставить сражение. Видя готовность кабардинцев биться за свою свободу до последней капли крови, хан решился возвратиться в Тавриду, пленив двух князей, Шахмурзу и Камбота, из поколения Идарова. Через несколько лет кабардинские князья ходили к берегам Каспийского моря и к дагестанским татарам, много раз побеждали их и наконец возвратились со славою, многими пленными и несметной добычей.

Шамхал Тарковский намеревался отомстить кабардинцам за разорение подвластных ему земель и, [132] присоединив к войску своему обитающих по Волге и Каспийскому морю калмыков, ногайцев и других, поручил его кумыкским князьям. Войско это неожиданно вторгнулось в наши владения, истребляя все мечом и огнем. Едва разнесся слух об этом, как собралось в течение одного же дня до 2000 всадников; они встретили неприятеля на речке Кулькуджине (Куркужин — незначительная речка, вытекающая из горы Зейка, находящейся с правой стороны Малки, и впадающая в последнюю ниже ст. Солдатской), где и завязалась жестокая битва, не уступавшая бывшей с крымцами на Малке. Рассказывают, что она возобновлялась в течение 15 дней и что только ночь разделяла сражающихся. Князь Шалох с несколькими узденями захвачены в плен, войско наше отступило, и неприятель стал лагерем на реке Малке. В это время мужественный князь Казы был в отсутствии. Едва только достигла до него весть об опасности, угрожавшей отечеству, как он немедленно собрал сколько мог войска и поспешил на помощь. К счастью, добрый князь пришел вовремя. Оба войска немедленно соединились, окружили неприятеля и начали битву насмерть. Много крымских, ногайских и калмыкских князей пало на месте битвы. Оставшиеся едва успели спастись бегством, оставив победителям богатую добычу. Это подтверждается следующей песней:

«Мы ежедневно копаем рвы и не знаем усталости; насыпаем валы и не чувствуем скуки.

Для чего вы избрали жилищем устья реки Кайтуки?

И в Кулькуджине нашем было жестокое кровопролитие.

Если бы князь Казы успел прибыть к нам, то беда не могла бы с нами случиться и не видели бы мы в Кулькуджине поставленных врагами золотых шатров.

Князь Шалохо всечасно грозил врагам булатною саблей; князь Казы тоже грозился на них. Нам это было неприятно; они обманывают нас ежедневно, и князь Казы всегда нарушает крестный обет. [133]

Юный витязь, князь Казы, грозит короткой саблей и в начале битвы он опрокинул разом трижды десять (т. е. 30) человек.

Доблестный витязь, высокий Мурзабек, достойный сын Кара Куденета, трехгранным копьем своим выдергивал кольца из кольчуг противников; сломанное копье его осталось в теле ногайского мурзы Кашелая.

Увжуко Куденетов — неустрашимый витязь и достойный сын Кара Куденета»,

В таком-то унизительном виде достигли они Шагумова кургана, где, получив свободу, князь Шалох возвратился на родину с 27 человеками.

В последующее владычество Казы над Большой Кабардой мы должны были попеременно воевать то с ногайцами, то с калмыками, то с турками и крымцами. Благодаря мужеству и благоразумию князя, войны эти вообще были очень удачны для кабардинцев: наконец ногайский мурза Алкайс с родственниками своими Ештерском и Бештерском вторглись с многочисленными полчищами в пределы кабардинские и дошли до Баксана. Обманом они успели умертвить славного князя Казы и, взяв его голову, скрылись ночью от преследования кабардинцев. Старший брат Казы князь Шогеноко в то время мужественно защищал Малую Кабарду. Вскоре кабардинцы отправили послов для заключения мира с беспокойными ордами ногайскими, имея в виду больше всего возвратить голову Казы, с условием, что в случае согласия ногайцам будет дозволено селиться до Сотея. Между прочим, мурзы Ештерск и Бештерск просили, для утверждения приязни между двумя народами, выдать дочь Казы за кого-либо из них в супружество, и тогда только обязывались возвратить голову ее отца. Послы приняли это предложение и отправились обратно на родину с многими ногайскими старшинами. Похоронив торжественно прах знаменитого Казы, они послали дочь его; но мурзы Бештерск и Ештерск, совестясь ли, что были виновниками убийства, или по другой какой причине, не захотели взять в супружество дочь Казы, а выдали ее за другого своего брата и брак совершен был по магометанскому закону.

Знаменитый Казы оставил трех сыновей: Хатожуко, Жанбота и Мисоста. Малолетство этих трех братьев [134] и неспособность других, двоюродных, послужили для кабардинцев источником многих несчастий и беспокойств.

По смерти Казы, кабардинцы лишились многих храбрых предводителей; князья Шогеноко и Шужий были уже в преклонных летах, а оставшимися от разных князей детьми овладело корыстолюбие и зависть до такой степени, что между ними возникла непримиримая вражда и они стали ненавидеть друг друга; каждый желал владеть самоуправно. Народ ими был доведен до такого положения, что за малейшие оскорбления или неудовольствия происходили убийства. Так, например, один бедняк выпросил у соседа своего на короткое время для сеяния муки сито и, забыв возвратить его хозяину, затерял его. Хозяин сита был в претензии, поссорился, и следствием происшедшей по этому случаю драки было умерщвление до 500 душ обоего пола. Все они погребены в одном месте, и могилу их называют кузанака, т. е. «ситовая могила»; она находится между реками Баксаном и Гунделеном (Гунделен — приток Баксана с левой стороны, между аулами князей Мисоста Наурузова и Атажукина).

Между тем князь Хатожуко Казыевич, невзирая ни на какие препятствия, с твердостью и всеми силами старался об отыскании средств к уничтожению беспрерывных споров, распрей и буйств, возникших между кабардинскими князьями, узденями и чернью, собственно по интригам деда первых, старика князя Шужия. Благоразумием и усердием к общему благу он привлек к себе весь кабардинский народ, желавший быть под управлением одного старшего князя. Затем по просьбе народа вступив в полное управление им, князь Хатожуко для искоренения зла употребил самые строгие и жестокие меры. Первым распоряжением его было истребление злонамеренных и корыстолюбивых князей, особенно поколения Женцоха, Берслана и других. Собрав несколько сотен всадников, он начал убивать непокорных. Прежде других были убиты два брата — Батырша и Батарбий; потом удавлены другие два брата, Жанборимас и Жанборисхан, скрывавшиеся с аталыком, своим воспитателем, в пещерах и в ущельях. Все эти князья были племянники князя Шужия, который сам остался в живых, вероятно, по уважению к его преклонной старости, а [135] по словам других, потому, что был, несмотря на лета, сильнейшим из всех князей.

Старик этот воспылал местью за убийство его племянников и, не будучи в состоянии отомстить, он через несколько времени, в отсутствии князя Хатожуко, отправившегося с братьями родными, Жанботом и Мисостом, к осетинам, собрал приближенных и приказал под видом увеселения устроить особое место и созвать борцов для состязания с сильнейшим и любимым княжеским борцом Созирахо, с обещанием победителю награды! Когда по приглашению на поприще явился Созирахо и побеждал всех без исключения борцов, князь Шужий, подойдя к нему, заколол его длинным острым ножом и потом велел тайно зарыть его в землю. Жена Созирахо по этому случаю оставила потомству следующую составленную ею песню XLIX:

«Ах, мой Созирахо! Ах, мой высокий Созирахо! Концы копья твоего уподоблялись утренней звезде, но ты не избег изменнической кончины.

Ты головы сильнейших борцов сносил большим своим пальцем.

За кровь высокого Созирахо отомстит великий бог».

Вскоре после этого князь Хатожуко по возвращении на родину, не видя своего борца Созирахо, спросил о нем, и, узнав, от узденей о его смерти, сильно опечалился. Печаль эта заставила приближенных скрыть обстоятельства смерти борца, и князь, думая по словам их, что она последовала от болезни, только по истечении года узнал из дошедшей до него вышеприведенной песни о сделанном Шужием убийстве. В намерении отомстить ему таким же коварным убийством, князь Хатожуко прибегнул к хитрости. Он отправился со свитою своею к Шужию, будто бы для посещения и примирения, после ласкового разговора с ним о разных предметах и политических отношениях, он стал уверять его в постоянном своем к нему расположении и братской любви. В ответ на это, обрадованный лаской князя, старик Шужий сам предложил для утверждения братского союза и верности обета отправиться в Жулат и там, по древнему обычаю, после клятвы в дружбе, переломить надвое стрелу. По изъявлении на это согласия [136] назначен был день отъезда. Между тем хитрый князь Хатожуко, без ведома других, отправился один и, доехав до указанного места, слез с лошади и, помолившись перед Татартупом, произнес обет о непременном убийстве князя Шужия и в подтверждение своего обязательства, переломив надвое стрелу, положил ее в Татартуп. Затем на другой день он прибыл к этому месту с князем Шужием; по ложном уверении в дружбе, они обоюдно переломили стрелы и отправились обратно с двумя слугами. По прибытии к левой стороне реки Чегема, Хатожуко, обратясь к Шужию, предложил ему отдохнуть, а прислугу его отправить к аталыку Куденетову для принесения какой-либо закуски и кумыса, а между тем соснуть. Несчастный старик, не подозревая в этих словах никакого умысла, согласился. Как только по отбытии прислуги оба князя легли и из них Шужий заснул, Хатожуко встал с своим слугой, убил Шужия саблей и, прикрыв его буркой, отправился в дом Куденетова и объявил ему о смерти его кана, т. е. воспитанника, присовокупив, что, оставшись преемником Шужия, обязывается ему на будущее время заменить его. Затем тело Шужия было предано ими земле на месте убийства и над могилой сделан курган. Оставшаяся жена Шужия, собрав несколько своих воспитанниц, сложила следующую песню L:

«Ах, Жанборимас! Ах, Жанборисхан! Куда вас дену для защиты от страшного смертоубийства?

Если вас послать в Россию — там не примут, по многочисленности людей.

Вас взяли в пещеру ущелья Урди (Есть ущелье Урда; оно находится к востоку от горы Кинжал, между этой последней и горою Инал), кормили как лошадей или быков; но, откормив, зарезали острыми ножами.

После смерти князя из князей ни одного не осталось у меня наследника.

Для меня не осталось иного утешения, как только видеть их могилы.

Маленьких детей моих не допустили дожить до совершеннолетнего возраста.

Едва лишь кто-либо из них достигал его, как [137]

был удавливаем. Это разрывает и терзает мое сердце.

Вот и дом мой разрушился, подобно старинному Ванедскому дому».

Таким образом, под твердым и благоразумным правлением князя Хатожуко, кончились все смуты и беспорядки между кабардинцами. С помощью братьев своих Жамбота и Мисоста он умел примирить враждующие стороны и соединить разделившихся. Ненавидя вкоренившиеся своевольство и бесчинства, он вынужден был истреблять их строгими мерами. В наказание злых и поощрение добрых, он оставил собой хороший пример для кабардинцев: обиженные и угнетенные находили в нем защиту и правосудие, притеснители же справедливое по заслугам наказание. Он восстановил и утвердил в народе навсегда благоразумные постановления и обряды дяди своего Берслана относительно князей, узденей и холопов. Благосостояние и тишина были повсеместны во владениях князя Хатожуко и названных братьев его. Для сохранения между ними на будущее время спокойствия он с общего согласия народа еще при жизни разделил Большую Кабарду на три части и вверил каждому брату непосредственную власть и управление над одной частью, состоявшею, по словам некоторых, из 50 аулов, из коих каждый заключал в себе до 1000 дворов, но с условием — в общих и важных делах быть всем под управлением одного старшего князя. Впрочем, часть Жанбота простиралась от Чегема или Шолухи (Шолуха (большая и малая) вытекает из горы Шолухашха, находящейся к западу от Нальчика. Они соединяются у аула Доутокова и впадают в Терек с левой стороны) до Терека, а Хатожука и Мисоста от реки Шолухи до устья реки Кубани. Таким образом произошли фамилии Хатожукина, Жанбота и Мисоста.

Спустя три года или более князь Хатожуко скончался. Дядя его, князь Шогеноко, также умер. Несколько лет спустя умерли князья Жанбот и Мисост. По смерти их остались сыновья: от князя Шогеноко Алегико, от князя Хатожуко четыре сына: Кургоко, Адилгерий, Мухамет и Смаил; от второго брата Жанбота тоже четыре: Бекмурза, Кайтуко, Али-мурза и Султан-Али; от Мисоста три: Хатожуко, Али и Ислам. От этих [138] кабардинских князей тоже следовали потомки; но, наблюдая завещание отцов своих, они состояли под управлением старшего из них и несколько времени жили мирно. Старики говорят, что в продолжение этого времени калмыки находились в неприязненных отношениях с кабардинцами, делали нападения и препятствовали провозить соль из озер через их степи; это продолжалось до тех пор, пока калмыцкий хан Домбокуньб не испросил себе в супружество дочь князя Хатожуко, после чего калмыки заключили мир и кабардинцы беспрепятственно ездили за солью.

Но спокойствие это продолжалось недолго. Малокабардинский князь Алегико жил не в ладу с молодым князем Имудар-Хафом Жанмурзовичем Татлостановым. Князь Большой Кабарды Бекмурза завел спор с братом своим Кайтуко за наследственное их владение. С нарушением обета братской любви и дружбы возникло между ними неуважение к старшему их брату и пренебрежение к его власти, завещанной их отцами. С другой стороны, корыстолюбивые бифако-орки, т. е. «воспитатели и уздени», старались усиливать их вражду, уговаривая: за гуо зиусхан абье нахири унах мого («3э гуо, зиусхьэн, уэри абы нэхърэ унэхъ мыгъуэ?»), т. е. «удар и я унесу (?); разве вы беднее, чем он?» Таким образом, не помышляя об общем благе и забыв минувшие годы, они возобновили везде споры и тем добровольно навлекли на себя и на народ бедствия и подпали под иго иноплеменников, как мы это увидим ниже.

Наконец князь Корошай Шалохович Тотлостанов положил конец гибельным мятежам и стал один владеть Кабардой. При нем один из потомков Чингис-хана занял своими ордами все пространство от Волги до самого Терека и с отборными всадниками вторгнулся к кабардинцам с намерением обратить жителей в магометанство. Кабардинцы встретили его войско и долго оспаривали ему дорогу, но, наконец, принуждены были отступить до Зыепаке (нынешняя Екатериноградская станица). Татары, намереваясь окружить кабардинцев, переправились через Терек в двух местах и подошли к Жулатам; кабардинцы разделились также на две части: Малая Кабарда обязалась защитить Нижний Жулат, по правую сторону реки Терека, а Большая Кабарда — Верхний Жулат, по левую его сторону. Татарские [139] отряды соединились вновь, начали жаркое побоище близ Нижнего Жулата, и, несмотря на помощь приспевшего отряда Большой Кабарды, взяли Жулат. Это и положило конец войне; но веры магометанской никто принять не согласился. Хан со многими улусами поселился недалеко от Жулата, на месте которого выстроены татарами из кирпича мечети и минареты (Быть может, что Жулат сохранился и в первобытном своем виде, но только исполнение магометанских обрядов в древнем капище заставило думать, что он перестроен; вообще же его называют Татартуп. (Прим. автора.)), сохранившиеся и доныне.

* * *

Много уже лет обитали в нашем соседстве ногайцы Шанбековы и, не изменяя своего образа жизни, кочевали в кибитках и промышляли воровством. Пример соседей подействовал и на наших молодых людей, воспитанных в праздности и любивших всякого рода военные занятия; они, в свою очередь, стали охотно выезжать на грабеж и разбой.

Хотя прошло уже довольно лет по водворении хана Жанбека в новой резиденции, но кабардинцы и горские народы не могли равнодушно смотреть на чужеземных пришельцев, насильственно поселившихся на земле, которую издавна привыкли считать неотъемлемой собственностью и потому весьма часто малыми партиями начали тревожить ногайские кочевья. Наконец, собравшись в большом числе, кабардинцы ночью напали на них, причем одних побили, других взяли в плен, а остальных принудили бежать к Дону. С того времени и ведется татарская пословица: «съели от горца тревогу и разорение». Таким образом, исчезли большие татарские орды. Предание это подтверждается следующей песнью LI:

«Между Жанхотовыми детьми возникло ужасное соревнование, ко вреду общему; мы строим дома, а вражда их изгоняет нас из жилищ наших.

Если б не отсутствовал наш князь Кази, не претерпели бы мы сего ужасного кровопролития и не увидели бы богатых шатров, сооруженных из добычи, у нас похищенной. [140]

Много было работы арбам нашим, поставленным для хоронения мертвых, они неутомимо переходили поля, как будто в день богатой жатвы. Шалох в постыдном плену, как худой конь, опутан недоуздком; косого Жанбека посадили на кривую шею (т. е. на верблюда).

С первых ударов Свиткул жестоко ранен в локоть, а Ляхуюр лишился руки и тем кончился поединок; в то же время Казибеков отбил себе дивного коня, рыжей масти, со звездочкой на лбу.

Татарин Ахкаш, узнав о начатой битве, прилетел к своим с быстротой птицы и ободрил в бою войско, готовое отступить, и подобно орлу бросилсу вперед.

Из султанбекского лука он много поразил противников, и приятен ему звук оружия, и не хочет он покинуть поле битвы, хотя и крепко его ранил Битак Шарманоков.

Лишился Битак отличного своего гнедого коня; но он и Саралп даже пешие ие уступают конным и вместе вторглись в укрепления неприятельские.

Сел Саралп на осетинского коня и в крови врагов обмыл саблю свою, а Химам Етлухов возвращается с битвы лишь с обломками копья.

Озармосу Ячаноко покровительствует Ауси Герге (Иисус Христос). Левая рука силою равняется удару молнии и от размаха шашки не устоит ни один богатырь. Усталый конь его уже лежа щиплет траву.

А брат его Темаркан на белом коне останавливает бегущих, угрожая им постыдным колпаком: сам же в битве из толпы врагов выхватывает лучших всадников и перебрасывает к своим.

Двинулось многочисленное кинтово (Чингисхана) войско на Тотластоковы аулы, оставив вправо Татартуп (Жулат на Тереке). Да защитит нас Ауси-Герге в день жестокой битвы.

Доблестные герои наши стояли твердо с кистенями, а стрельцы наши, спешившись, врезались в середину полчищ неприятельских.

Лишились мы прежнего могущества и богатства; при князе Корошае Тотлостанове свободно [141] кочевали с стадами нашими в степях Сотея, а теперь нас теснят все ближе и ближе к чужим.

Весело было смотреть на Тотлостанова, разгуливающего на коне боевом в степях безграничных; а теперь степями нашими ногаец Киламат ведет на нас войско татарское.

И въехал к нам запросто князь Корошай и оставил он в сражении серого коня своего; он натянул лук свой наподобие колеса, из которого пущенные стрелы пронзали до самых перьев.

А раны крепкие ему нипочем, стрела пробила спину, а он не покидает битвы и убил еще таматараканского князя.

Выехал наш Алхусар Сатчасоков и спрашивает: «Где богатырь Санткул?» — и явился к нему желанный противник и оба готовы сразиться». [142]

ГЛАВА IX

Движение крымского хана с турецким войском в Кабарду. Альбек Тамбиев. Сражение на Подкумке и Баксане. Подать с кабардинцев. Хан оставляет на Баксане пашу. Холоп Машуко и взятие его сестры. Убиение Машуко. Заурбек. Он убивает пашу и спасается бегством за Кубань. Участь Заурбека. Князь Кургоко Хатожуков и поступок с ним паши. Истребление кабардинцами крымцев. Султанское войско, движение его с крымским ханом к пределам закубанским и завладение тамошними землями. Хаджи-кале.

Крымский хан, известясь, что между умножившимися кабардинскими князьями, живущими в беспрестанных раздорах, нет ни одного князя, достойного управлять кабардинцами, послал донесение о том турецкому султану, и султан прислал ему войско. Хан, присоединив к нему и свое собственное, отправился для покорения Кабарды. Войска эти неожиданно прибыли к границам кабардинцев. Последние, услышав о нечаянном нападении неприятеля, собрали несколько тысяч воинов и ожидали приближения его на левом берегу реки Баксана, послав передовой отряд под начальством Альбек Тамбиева для разузнания положения и числа неприятеля. Альбек прибыл к р. Подкумку, остановился и дал знать пятигорским и живущим на Куме кабардинцам о наступлении неприятеля, посоветовав им при этом скрыться в густоте лесов.

После того Альбек ожидал неприятеля на правой стороне Подкумка и часто выезжал на курган проведать, скоро ли прибудет ханское войско. Между тем крымцы расположились для отдыха в пустых жилищах на Куме, истребляя все огнем, и, пробыв там три дня, [143] двинулись вперед: Альбек, узнав обо всем подробно, возвратился к кабардинцам, которые, получив от него нужные сведения, немедленно вышли к ним навстречу. Между тем крымцы уже подошли к Подкумку, где и встретились с ними. В происшедшей битве кабардинцы были сбиты превосходством неприятеля и отступили к Баксану; там вновь завязался жестокий бой, в котором много кабардинцев пало, а остальные покорились. Хан принуждал их принять магометанскую веру, умертвил древних шогенов, палки их разбросал, а книги истребил огнем; некоторые из шогенов скрылись в горах с книгами, где докончили жизнь в пещерах. Оставшиеся после них книги найдены полуистлевшими. Войско свое хан расположил по квартирам, в каждый дом по четыре человека, велел кормить и поить их и лошадей, в каждом ауле поставил по одному мулле для обучения народа исламу и взял несколько княжеских детей к себе в аманаты. Сверх того для утверждения своей власти он наложил подать по одной душе с каждого аула, что в год составляло 120 человек. Старики говорят, что крымский хан жил в Кабарде до тех пор, пока собрал подать и затем, оставив на Баксане пашу с войском (Против пятигорских кабардинцев воевал в 1703 г. при султане Ахмете III (1702 — 1730) Каплан Гирей, который понес совершенное поражение от кабардинцев. (См. Geschichte des Osmanischen Reiches, etc., т. IV, стр. 93 и 94). К этому же времени приблизительно, должно полагать, относятся как вышеприведенные, так и ниже сего рассказанные события), сам уехал LII.

На возвратном пути он остановился для наложения дани на пятигорских народов и обращения их в магометанство. Но холоп Машуко уговорил других холопов не давать крымскому хану дани, за что их и начали притеснять. Между тем Машуко, собравши несколько приверженцев, бежал от притеснителей и скрылся в горы; их отыскали, и когда никакими мерами не могли привесть в повиновение, то разгневанный хан приказал забрать их жен и детей; но потом, по совету узденей, взял с каждого аула по одной душе и в том числе родную сестру зачинщика Машука, которая при этом произнесла: мигазешидльме тлечауше жемуко камамиши жуе скрагатемь, т. е. «и семь-братьев гор проливали кровь, а мне с Машуком не удалось проститься», и затем продолжала: амадлешибль бир-алик изагомь [144] пулстоно зегазе Машукозаго згабсаун Крымсоком («Iуащхьибл — зэшиблми лъы нэпс щIагъэжу, Мэшыкъуэр сымылъагъужу сыдаш». «Iуащхьи6л-зэшиблу Гум щежэх щIыпIэм, Биралъкъ Iуащхьэм щизакъуэщ Мэшыкъуэ закъуэр зыгъэпсэу, сэ Кърымым сокIуэ»), т. е. «от тех мест, где братья семь-гор и Кума протоком бежит и один бир-алек (Бир-алек (на татарском языке «одна область»), вероятно, так называли гору, которая до сих пор называется у черкес Биролк, а у русских «Лысая гора». (Прим, автора.)) одному Машуко дай бог здоровья, я уже отправилась в Крым» (Само собою разумеется, что нельзя отвечать за бессвязность и нередко даже за бессмыслицу, встречающуюся в буквальном переводе песен, пословиц и изречений, приводимых в этой статье; тем более, что перевод сделан самим автором — природным кабардинцем).

Бежавшие холопы, скрывавшиеся несколько месяцев в горах, помирились с своими хозяевами, но Машуко ни за что не соглашался на это. Он знал, что сестру его отдали крымскому хану, не хотел им простить этого, жег ночью дома, воровал пищу и одежду, нанося им всевозможный вред. Он ездил за грабежом всегда по одной и той же тропинке и раз, выехавши из лесу, был убит скрытыми для этого в засаде людьми. С тех пор и доныне гора, на которой он скрывался, называется Машуко (Машук, правильнее Машука, известная гора близ Пятигорска), а тропинка — Абрек Чекео («Абрэдж лъагъуэ»), т. е. «тропинка беглецов».

Уже несколько лет крымское войско находилось в Кабарде, собирая ежегодно вышеозначенную подать; некоторые приняли ислам, тогда как другие, боясь притеснения турок, тайно исповедовали свою веру, что и продолжалось несколько лет. Старики говорят, что Крымское войско стояло в Кабарде семь лет, некоторые утверждают, что вдвое. Наконец возмужали кабардинские князья; старшинство между ними принадлежало князю Кургоко Хатожукову, распоряжавшемуся всеми делами народа. Между тем пронесся слух, что крымский паша, стоявший с войском в бесленеевских владениях, по подозрению в связях с женой князя Заурбека этим последним был убит и что Заурбек, боясь преследования, бежал за Кубань. Слух об этом дошел до крымского хана, и он прислал войско, с повелением принудить бесленеевцев выдать Заурбека, в случае же сопротивления — всех их истребить. Необходимость [145] заставила бесленеевцев отыскать Заурбека. Они послали к нему аталыка его, и тот посредством ложных обещаний прощения и примирения с ханом уговорил Заурбека возвратиться. Одни говорят, что Заурбек был повешен; другие же, что он был взят к хану. С этого времени кабардинцы начали переносить самые жестокие притеснения от крымцев (В лен. рук. после слов «от крымцев» следует предложение: «Крымцы обращались с ними самым неучтивым и дерзким образом, брали все самоуправно, словом сказать, дошли до такой степени, что не было возможности переносить оскорбление». — Ред.).

Года два или три спустя случилось, что живший в Большой Кабарде с войском крымский паша, сидя на траве и куря трубку, беседовал с своими приближенными, в числе коих был и князь Кургоко Хатожуков. Обращение его с последним было до того дерзко, что, выкуривши трубку, он стал ее выбивать об голову князя Кургоко. Поступок этот сильно огорчил князя, однако же он не подал паше ни малейшего вида неудовольствия; но, простившись с ним, он в тот же день собрал многих князей и почетных узденей и, рассказав им о случившемся, объявил им свое намерение: в следующую ночь умертвить всех турок и крымцев, где бы они ни находились. Не исполнившим сего повеления назначен был значительный штраф и сверх того в знак трусости черный шерстяной колпак. Все единодушно согласились на предложение Кургоко и в следующую же ночь привели его в исполнение, причем ни одного неприятеля не осталось в живых.

На следующий год посланные крымским ханом для собрания податей, узнав на половине пути об этом происшествии, поспешили возвращением для донесения о том хану. Разгневанный хан, в свою очередь, уведомил султана, который спустя два или три года прислал хану многочисленное войско под начальством Алегот-паши (?), к которому присоединивши свое войско со многими муллами, эфендиями, хаджи и с припасами, отправился на поражение кабардинцев, строя при этом в некоторых местах мечети и крепости.

Достигнув Черным морем земли закубанцев, он успел многих обратить к исламу и основать в их земле крепость и мечеть, назвав ее Хаджи-кале. Развалины этой крепости сохранились и до настоящего времени; место это называется Хаджи-тагой, или «длина хаджи». [146]

ГЛАВА X

Нашествие крымского хана на Кабарду. Бугор «Кинжал». Лазутчик Халелий. Поражение крымцев. Алеготова скала. Новое нашествие хана и вторичное поражение его на р. Гунделене. Эпидемия. Бегство князя Алегико Шогенова в Дагестан и вражда его с князьями Большой Кабарды. Панцирь Адешема Маната. Алегико просит у крымского хана войско. Он разоряет Малую Кабарду. Смерть Алегико. Песня. Сыновья Алегико. Князь Мудораф Толостанов. Истребление князей Шогеноковых и узденей Кодзь. Сыновья Кургоко, Бекмурза и Кайтуко. Несогласия за право владения продолжаются. Смерть Кайтуко и Бекмурзы и их сыновья. Князья Асламбек и Хатожуко. Осетины, ингуши и др. обложены податью. Путешествие Темрюка в Мекку. Адиль-Гирей. Поездка Девлет-Гирея Бекмурзина в Астрахань. Князь Хайдемирхан. Трактат России с Портою. Разбитие кабардинцев русскими на Куме и на Малке. Посольство Жанхота Мисостова и Кургоко Татарханова в Петербург. Адиль-Гирей Хатожукин вводит между кабардинцами шариат. Кабардинцы отправляют к императору Александру I депутацию с просьбой о подтверждении прав, дарованных им Екатериной II. Грамота 12 января 1812 года.

По прошествии некоторого времени крымский хан с войском подступил к границам кабардинским. Предупрежденные еще во время прибытия хана за Кубань, кабардинцы все свое имущество, жен и детей отправили в горы и сами ожидали приближения неприятеля в ущелье Урда. Хан, узнав об этом, изменил путь и расположился лагерем на бугре Канжала (Есть гора Кинжал: она находится в верховьях Малки, с правой ее стороны, неподалеку от бывшего укрепления Хасаут). [147]

В тот же день пришел в кабардинский стан Халелий, лазутчик из татар, живший прежде у князя Кургоко. Он уведомил князя подробно о намерении хана, упомянув при этом, что если кабардинцы в следующую же ночь не нападут на крымцев, то в другую или третью ночь на них самих непременно будет сделано нападение. Кургоко тотчас же велел собрать около 300 ослов и к каждому привязать по две вязанки сена. Наступила ночь, он отправился на неприятеля и, приблизившись к нему, велел у всех ослов зажечь сено и гнать их на неприятельский лагерь, с несколькими выстрелами. Ослы ужасным криком своим до того перепугали неприятеля, что он в беспамятстве и смятении стал рубить друг друга; с рассветом же стремительно бросились на них кабардинцы и совершенно их разбили, взяв много пленных и большую добычу. Толстый паша Алегот в бегстве упал со скалы, на половине которой, зацепившись за дерево, повис и кончил жизнь в таком положении. Места это называется теперь Алегот гум и Шухупа («Алэгъуэт гъум и щыхупIэ». Кабардино-крымское сражение, о котором пишет Ногмов, произошло в 1707 г. Хан Каплан-Гирей едва спасся. - Ред.), т. е. «Алеготова скала». В этом сражении убито было несколько крымских ханов. Прогнавши остальных крымцев к Куме, кабардинцы возвратились в свои пределы LIII.

Остальное неприятельское войско отступило к Хаджи-кале. Уведомленный обо всем этом, султан снова прислал войско, к которому присоединились много татар и некоторые закубанские изменники, и все это полчище вторично пошло на кабардинцев, ожидавших неприятеля на реке Гунделене. В происшедшем кровопролитии крымцы были опрокинуты, и кабардинцы не переставали их преследовать до Кубани, а оттуда возвратились восвояси. Между тем изнуренный неприятель расположился лагерем в долине Ладжимагай, не имея с кабардинцами более никакого дела. Распространившаяся через несколько лет заразительная болезнь многих из них истребила и только незначительная часть возвратилась в отечество. С тех пор прекратились и все делавшиеся кабардинцам притеснения. [148]

* * *

Через несколько лет князь Алегико Шогеноков, продолжавший жить с князьями Тотлостановыми и народом в беспрестанном несогласии, наконец бежал в Дагестан, а оттуда к калмыкам; скитаясь и между другими племенами, он часто приводил в Малую Кабарду войско, собранное из разных племен, не переставая разорять жителей, но вынужденный, наконец, помириться, обходился с кабардинцами весьма дерзко и ненавидел своих братьев. Привязавши к себе народ, он сделался врагом князей Большой Кабарды. Это произошло следующим образом: один табунщик, по имени Адешем, стоя на кургане, хотел убить змею, вползшую в ямочку; от скуки он начал рыть землю, но, не докопавшись до змеи, вырыл блестящий и богатейший панцирь с золотыми гвоздиками. Надевши его на себя, он пошел к хозяину своему Тузарову. По дороге он зашел к жившему на половине пути узденю Коготлуко, у которого был пир. Коготлуко, увидав на нем панцирь, напоил его и подменил панцирь, надевши на Адешема другой, простой. Адешем, возвратившись домой, хотел отдать хозяину своему панцирь, но, к сожалению, увидел, что на нем надет совсем не тот, который он выкопал. Между тем хозяин, узнав обо всем этом, решился возвратить себе дорогой панцирь, а через два или три года всем стало известно, что найденный Адешемом панцирь был подменен узденем Коготлуком. Корыстолюбивые князья, каждый про себя, старались достать себе этот панцирь, более же всех желал владеть им князь Шогеноков. Между тем Коготлуко, видя все эти беспокойства и несогласия, возвратил панцирь его настоящему хозяину, но Алегико во что бы то ни стало решился приобрести его себе.

Рассерженный несогласием Тузарова, он вознамерился отнять дорогую вещь силой. Три раза он нападал и, истребив всю фамилию Тузаровых, исключая жен и детей, не успел, однако же, овладеть панцирем. Одна из жен, по имени Маната, надела его на себя и явилась к родственникам своим в Большую Кабарду. Алегико же отправился в Крым просить у хана войско для разорения кабардинцев; хан отказал в этом, но подарил ему богатый панцирь, велев, впрочем, ногайцам оказать ему, в случае надобности, помощь. На обратном пути [149] Алегико собрал несколько татар и разорил часть Малой Кабарды. Кабардинцы за это вступили с ним в бой, и Алегико, получив две раны, наконец помирился и вскоре умер. После него сложена следующая песня:

«Между двумя кабардинскими князьями произошло несогласие и от княжеских споров узденя беспокоют», — и проч.

Алегико оставил четырех сыновей: Генко, Тембота, Темстлостана и Карекане, а власть осталась за князем Мударафа Тотлостановым. Возмужавшие сыновья Алегико наследовали характер отца; они беспрестанно враждовали между собой и с прочими князьями, следствием чего были братоубийства. Наконец, князь Мударафа, желая прекратить все несогласия, уговорил князей Большой Кабарды истребить фамилию князей Шогеноковых, т. е. сыновей князя Алегико, с условием разделить между собой их имущество. Князья согласились, и Шогеноковы были истреблены, некоторые тайно, а другие явно, так что поколение Шогеноковых прекратилось и ныне уже не существует. Два года позже того истреблены были все уздени Кодз, и могила их названа Кодзыкха. Нынешние кабардинские князья ведут свой род от поколения Кодзы, а малокабардинские от Тотлостана,

Кургоко оставил двух сыновей: Мугамета и Тша; старшинство же перешло к Бекмурзе и Кайтуку. Однако же несогласия за права владеть между ними не прекращалось, и народ, во избежание новых кровопролитий, разделил оставшееся после отца их наследство на две равные части, а князья выделили им несколько из своих владений; к тому прибавили имение Шогеноковых, и с того времени они начали владеть порознь,, каждый своей частью. Бекмурза, ненавидя Кайтука без всякой причины, через несколько лет отправился к крымскому хану с намерением испросить войско для покорения Кайтуки, будто бы в отмщение за обиду. Он пробыл там более трех лет; хан обещал свою помощь, но Кайтуко тем временем умер, оставив трех сыновей: Асламбека, Аламета и Жамболата. Бекмурза, возвратившись с подарками на родину, владел несколько времени и наконец тоже скончался, оставив шесть сыновей: Татархана, Темболата, Кайсыра, Патаго, Ельмурза и Безруко LIV. [150]

* * *

После Бекмурзы владели князья Асламбек и Хатожуко. Оба князя жили в согласии и всегда старались о благосостоянии народа, который в свою очередь любил их. Асламбек всегда руководствовался советами узденя Жебока (Правильно — Жабаги. Мыслитель, поборник русско-кабардинской дружбы. Умер в 1750 г. — Ред.) LV Казанокова, человека благоразумного, Обряды и отцовские постановления были утверждены, и кабардинцы приобрели уважение всех соседей. Асламбек принудил к подати осетин, ингушей и проч., находившихся в повиновении. После Асламбека управлял народом один Хатажуко Мисостов; он покорил абазинцев и карачаевцев (Они занимают верховья р. Кубани, к западу от Эльбруса). Часть народа была магометанской веры, которую приняла Хатожукина фамилия. Один из членов этого дома, Темрюко, путешествовал в Мекку для поклонения; брат же его Адиль-Гирей, обучавшийся арабскому и татарскому (В лен. рук.: «турецкому». — Ред.) языкам, стал обращать народ к исламу, поставил мулл и построил мечети.

Старики рассказывают, что во время похода императора Петра I в Дагестан князь Девлет-Гирей Бекмурзин (Речь идет о сподвижнике Петра I Александре Бековиче-Черкасском. — Ред.) с некоторыми кабардинцами ездил в Астрахань и способствовал государю в его предприятиях, вскоре был назначен послом в Бухарию и там неизвестно по какому случаю убит LVI. Говорят, бухарцы содрали с него кожу. Узденей же государь отпустил со многими дарами.

* * *

От князя Мударафа и второй жены его из низшего класса народа (говорят, что ногайского племени) родился князь Хайдемирхан. Достигнув совершеннолетия, он участвовал в похождениях Берслана, но потом, возвратившись, склонил на свою сторону много людей, с коими опустошал соседние племена и даже грабил своих кабардинцев. Такими поступками он вскоре стал всем известен, находился постоянно в бегах у иноплеменников, и кабардинцы, опасаясь от него еще большего вреда, обманом успели вызвать его в Кабарду. [151]

* * *

Старшие кабардинские князья и уздени, по всегдашней преданности предков их к российскому престолу, ни за что не желали препятствовать намерениям России при заселении Линии, но даже хотели способствовать всем ее предприятиям. Между тем большинство князей, по заключении последнего между Россией и Портой в 1739 году трактата, по которому условлено было оставить кабардинцев свободными (См. приложение № 2), молодые князья, узнав, что всякое предприятие противу них зависит от взаимного примирения обеих держав, предположили, что русские при заселении Линии стеснят их вольность и свободу, и начали оказывать сопротивление посланным императрицей Екатериной II войскам; но после двух потерянных сражений на Куме и на Малке они убедились, что всякое сопротивление будет тщетно, а потому покорились и признали над собой власть России.

Вскоре после того кабардинцы, для выражения подданнических чувств, отправили в Петербург к императрице князей Жанхота Мисостова и Кургоко Татарханова, с просьбой об уничтожении Моздока и возвращении бежавших туда от кабардинских владельцев холопов, а также о свободном владении своими землями. На этот конец Екатерина II пожалованной грамотой 17 августа 1771 года даровала кабардинскому народу многие преимущества.

* * *

Вышеупомянутый Адиль-Гирей Хатожукин с эфендием Исхаком Абуковым ввел между кабардинским народом шариат, по которому преступники, все без изъятия, по степени важности преступления, подвергались смертной казни и телесному наказанию. Наказания эти определялись: за воровство не более рубля серебром — лишение левой руки; свыше рубля до 100 руб. ассигнациями — отрубление правой руки и левой ноги; за развратное поведение — смертная казнь. Убийцы предавались также смертной казни. Все претензии, касающиеся до имущества и личных прав каждого, разбирались шариатом, а дела между князьями и узденей с холопами решались по обычаям. Установление этого положения принесло большую пользу народу; каждый боялся совершить что-либо противозаконное.

Комментарии

XL (с. 122). По словам русского посла в Турции в 1570 г. Ивана Новосильцева, князь Темрюк Идаров считал, что земля «по Терке по реке и до моря его, Темрюка, и зверь бил и рыбу ловил» (Путешествия русских послов XVI — XVII вв. Статейные списки. Изд. АН СССР. М.; Л., 1954. С. 90).

Темрюк Идаров проводит ряд мероприятий по ликвидации феодальной раздробленности Кабарды. При поддержке Русского государства ему удалось подчинить своей власти почти всех кабардинских феодалов, последние «учали быти послушни и дани ему учали давати и во всей учинилися в Темрюкове-князе воле». (ПСРЛ. Спб., 1904. Т. 13. С. 344; см.: Е. И. Кушева, Политика Русского государства на Северном Кавказе в 1552 — 1572 гг. // Исторические записки. 1950. № 34).

XLI (с. 122). В ноябре 1552 г. в Москву прибыло первое по летописным данным посольство от адыго-кабардинцев, в состав которого входили князья Маашук, Иван Езбозлуков и Танашук. Посольство просило, чтобы «их государь пожаловал, вступился в них, а их с землями взял к себе в холопи, а от крымского царя оборонил» (ПСРЛ. Спб., 1904. Т. 13. С. 228).

Вместе с Маашуком, Езбозлуком и Танашуком туда было направлено царское посольство во главе с боярским сыном Андреем Щепотьевым. В августе 1555 г, Щепотьев вернулся в Москву. С ним прибыло большое посольство в составе Сибока, Ацимгуко, Куданека и Тутарыка Езбузлуева. Посольство сопровождала многочисленная свита (150 человек). Послы били челом ото всей земли черкасские, «чтобы государь пожаловал, дал им помощь на турские городы и на Азов и на иные городы и на крымского царя, а они холопы царя и великого князя с женами и с детьми вовеки»..

Андрей Щепотьев в присутствии членов царского двора и кабардино-черкесских послов сообщил царю Ивану IV о том, что они «дали правду всею землею быти им неотступным от царя и великого князя и служити им в веки, как им государь велит». «Царь и великий князь их пожаловал великим своим жалованьем». (ПСРЛ, 1904. Т. 13. С. 259; Сборник императорского Русского исторического общества. Спб., 1887. Т. 59. С. 480).

По поводу просьбы кабардино-черкесов оказать нм военную помощь против турецких городов правительство заявило, что в настоящее время Русское государство в «миру» с Турцией, поэтому оно не может открыть военные действия против нее. Правительство заверило послов, что оно будет оборонять адыгов or Крымского ханства.

Следующее посольство прибыло в Москву в июле 1557 г. «Того же году, месяце июле, прислал из Астрахани Иван Черемисинов да Михаило Колупаев Васку Врыжского с черкесским мурзою с Кавклычем Кануковым, а пришел от братии от кабардинских князей черкасских от Темрюка да от Тазрюта-князя бити челом, чтобы их государь пожаловал, велел им себе служити и в холопстве их учинил, а на Шавкал бы им государь пожаловал, астраханским воеводам велел помощь учинити» (ПСРЛ. Спб., 1904, Т. 13. С. 284).

Политический союз, заключенный между Кабардой и Россией, был важным событием в истории кабардинского народа. Это признавали русские ученые и адыгские просветители. Хан-Гирей писал: «В 1552 году кабардинцы вместе с другими черкесами просили через своих послов царя Иоанна Васильевича IV защитить от Крымских ханов, подвергая себя под власть России» (Хан-Гирей. Записки о Черкессии, Нальчик, 1992. С. 151).

Покровительство Русского государства способствовало расширению и укреплению позиций Кабарды на Северном Кавказе, дальнейшему развитию связей между народами Кавказа и России (См.: Кабардино-русские отношения XVI — XVIII вв. Т. 1—2. М.. 1957).

XLII (с. 123). В литературе часто встречается название «пятиторские черкесы», причем под этим названием подразумеваются кабардинцы. По свидетельству С. Броневского, пятигорские черкесы — это «частное название, относящееся только к кабардинцам» (С. Броневский. Новейшие географические и исторические известия «о Кавказе. М., 1823. Ч. 2. С. 43). По мнению Гербера, кабардинцы называются также «пятигорскими черкесами» (Сочинения и переводы к пользе и увеселению. Спб., 1760, с. 22).

Книга Большому чертежу так определяет расселение пятигорских черкес: «Река Терек потекла из реки из Кура в ночь горы. А на низ по Терку, с левые стороны реки Терка, Кабарда... А от Кабарды, от Киз-реки вниз Теркой рекою, до усть реки Белыя, 60 верст, протоку Белыя реки 200 верст. А в реку в Белую пала река Черем; а ниже Черем реки 20 верст река Баксан Меньшой. А ниже другая река Баксан Середней, 20 верст. А ниже Баксан реки река Палк 20 верст; а сошлися те 4 реки все в одно место и оттого потекла одна река Белая, а по тем рекам земля Пятигорских черкас. А протоку тех рек сверху до Терка 90 верст; по тем рекам Пятигорские черкасы» (Книга Большому чертежу. М., 1950, с. 90). Таким образом, из этой книги видно, что пятигорские черкесы жили по рекам Баксан, Чегем, Малка, протекающим по территории Большой Кабарды. Е. Н. Кушева высказала мнение о том, что понятие «пятигорские черкесы» применялось также к западным черкесам (см.: Исторические записки. 1950. № 34).

XLIII (с. 123). Описываемые здесь столкновения Крымского ханства с Россией и Кабардой относятся к 1569 — 1571 гг. Султанская Турция, воспользовавшись тем, что Россия была занята войной в Прибалтике, решила захватить устье Волги и Астрахань, а затем усилить экспансию на Северный Кавказ. Этим, в частности, была вызвана астраханская экспедиция турецких войск в 1569 г. Во время этой русско-турецкой войны союз Кабарды с Русским государством сыграл положительную роль. В войне кабардинцы стояли на стороне русских и «способствовали довершению поражения» турецкой армии (Сборник сведений о кавказских горцах. Тифлис, 1876. Вып. 9. С. 116). Кабардинцы поджидали отступавших турок и крымских войск. Они напали на неприятеля около Белого озера, в 60 километрах от Астрахани, и разбили его наголову (И. Попко. Терские казаки с стародавних времен. Спб., 1880. С 30).

После ликвидации турецкой угрозы Астрахани Русское государство, занятое разрешением проблемы Балтийского моря, решило временно очистить городок на Тереке и вывести гарнизон в Астрахань. Воспользовавшись этим, крымский хан Девлет-Гирей совершил поход против Кабарды. В ожесточенном бою Темрюк был тяжело ранен. Два его сына, Мамстрюк и Беберюк, были взяты в плен. (Н. М. Карамзин. История государства Российского т. 9, прим. 350; см.: Ученые записки КНИИ. Нальчик, 1955. Т. 10. С. 9).

XLIV (с. 124). Ш. Б. Ногма. Филологические труды. Т. 1 С. 81 — 84.

XLV (с. 125). Голиков в «Деяниях Петра Великого», а вместе с ним и Шора Ногмов, считают, будто княжна Мария с братом Михаилом попали в Москву в качестве аманатов. Такой взгляд едва ли можно считать состоятельным, ибо история русско-кавказских отношений не знает ни одного случая посылки в качестве аманатов девочек. Аманатами, как правило, были всегда мальчики.

Женитьба Ивана IV на дочери кабардинского князя Темрюка Идарова сыграла положительную роль в укреплении союза Кабарды и России. Этот брак является результатом политического союза, заключенного между Темрюком и Иваном IV в 1557 г. С другой стороны, установленные династические связи возвысили авторитет и власть Темрюка Идарова не только среди соотечественников, но и перед глазами владетелей Северного Кавказа. Теперь в постоянной междоусобной борьбе Россия могла быть сильной опорой для Темрюка.

В книге С. Броневского «Новейшие географические известия о Кавказе» (М., 1823) о женитьбе Ивана IV на Марии указывается: «Сей поступок, был ли он следствием пристрастия или политических вычетов, произвел по тогдашним обстоятельствам весьма выгодное для России сближение горских народов, наипаче кабардинцев...» Но С. Броневский допускает ошибку, когда он пишет; что Мария Темрюковна с братом Михаилом находились в Москве в качестве аманатов (С. Броневский, с. 80). Летописные сведения опровергают подобное мнение.

Когда встал вопрос о женитьбе русского царя Ивана IV, начались усиленные поиски подходящей невесты в «заморских» странах. Как сказано в летописи, «и царь и великий князь Иван Васильевич веся Руси приговорил послати искати себе невесты в Литву к королю о сестре, да к свейскому королю дочерей смотрити, да в Черкасы у черкасских князей дочерей же смотрить; ...а в Черкасы у черкасских князей дочерей смотрити и привести их к Москве Федора Васильевича сына Вокшерина да подьячего Семейку Мякинина». Царь велел провести соответствующие приготовления, изготовить из золота и серебра одеяние для невесты (ПСРЛ. Спб., 1906. Т. 13, 2 пол. С. 329 — 330, 332. См. также: Кабардино-русские отношения в XVI — XVIII вв. Т. I. С. 8, 9).

15 августа царские послы во главе с Вокшериным вернулись из Кабарды в Москву. Они привезли с собой дочь Темрюка Идаровича княжну Кученей (по-видимому, искаженное кабардинское слово Гуаше — княгиня).

Была организована пышная свадьба, как это подобает царю. Английский путешественник Дженкинсон заметил одну деталь. Он пишет: «Его Высочество, будучи очень занят делами и готовясь вступить в брак с одной знатной черкешенкой магометанской веры, издал приказ, чтобы ни один иностранец и ни один местный житель (за исключением некоторых приближенных царя) не выходил из своего дома во время празднества. Причина такого распоряжения до сего дня остается неизвестной. 6-го следующего месяца сентября царь дал большой пир, к которому приглашены были все посланники... Я был в числе приглашенных» (Английские путешественники в Московском государстве в XVI в. М., 1937. С. 99).

Н. М. Карамзин так описывает женитьбу Ивана IV: «Тогда Иван, уже решительно остановил мысль быть Сигизмундовым зятем, искал себе другой невесты в землях Азиатских, по примеру наших древних князей. Ему сказали, что один из знатнейших Черкесских владетелей, Темрюк, имеет прелестную дочь: царь хотел видеть ее в Москве, полюбил и велел учить закону. Митрополит был ея восприемником от купели, дав ей христианское имя Марии. Брак совершился 21 августа 1561 г.; но Иван не переставал жалеть о Екатерине, по крайней мере досадовать, готовясь мстить королю и за Ливонию и за отказ в сватовстве, оскорбительный для гордости жениха» (Н. М. Карамзин. История государства Российского. Кн. 3. Т. 3. Гл. 1. С 20).

Мария Темрюковна сыграла известную роль в политической борьбе и в умонастроениях Ивана IV. Н. М. Карамзин считает неудачным брак Ивана IV с черкешенкой. Он приписывает несвойственные ей черты.

«Кончина двух супругов его, — пишет Н. М. Карамзин, — столь несходных в душевных свойствах, имела следствия равно несчастные: Анастасия взяла с собой добродетель Иванова, казалось, что Мария завешала ему превзойти самого себя в лютых убийствах, распустив слух, что Мария, подобно Анастасии, была отравлена тайными злодеями, он приготовил тем Россию к ужаснейшим наступлениям своей ярости» (Н. М. Карамзин. История государства Российского. М., 1989. Кн. 3. Т. 9. Гл. 3. С. 81).

Продолжая эту мысль, Н М. Карамзин писал: «Второй брак Ивана IV не имел счастливых действий первого. Мария, одною красотою пленив супруга, не заменила Анастасии ни для его сердца, ни для государства, которое уже не могло с мыслью о царице соединять мысль о царской добродетели. Современники пишут, что сия княжна Черкасская, дикая нравом, жестокая душою, еще более утверждала Ивана в злых склонностях, не сумев сохранить и любви его, скоро простывшей: ибо он, уже вкусив опасную прелесть непостоянства, и не знал стыда. Равнодушный к Марии, Иван помнил Анастасию, и еще лет семь, в память ея, наделял богатою милостынею святые монастыри Афонские» (И. М. Карамзин. История государства Российского. М., 1589. Кн. 3. Т. 9. Гл. 1. С. 26).

Негативные интерпретации Н. М. Карамзина по поводу личности Марии Тсмрюковны далеки от истины, они носят субъективный характер, вытекающий из его общей реакционной концепции. В самом деле Мария как государыня играла немалую роль в формировании политики царя. Существует мнение, что противники Ивана IV отравили Марию, в связи с этим заслуживает внимания следующий эпизод. Н. М. Карамзин приводит слова Ивана IV, произнесенные в соборе: «Так Иван говорил Святителям (торжественно в храме Успения): «Злые люди чародейством извели первую супругу мою Анастасию. Вторая, княжна Черкасская,. также была отравлена, и в муках, в терзаниях отошла ко господу. Я ждал немало времени и решился на третий брак» (Н. М. Карамзин. Кн. 3. Т. 9. Гл. 3. С. 114).

«Мария с честью была погребена в Москве, в Вознесенском девичьем монастыре; в надписи гроба означен день ея кончины». (Н. М. Карамзин. Прим, к т. 9. Гл. 2. С. 62).

Существует также легенда о том, что Мария вместе с некоторыми княгинями потоплены в Шексне реке повелением царя Ивана IV.

Да, царь Иван IV не пощадил даже своего шурина. По этому поводу Н. М. Карамзин писал: «Шурин Ивана IV, князь Михайло Темрюкович, суровый азиатец, то знатнейший воевода, то гнуснейший палач, осыпанный и милостями и ругательствами, многократно обогащаемый и многократно лишаемый всего в забаву царя, должен был с полком опричников итти в след за Довлет-Гиреем; он выступил и вдруг, сраженный опалою, был посажен на кол» (И. М. Карамзин. История государства Российского. Кн. 3. Т. 9. Гл. 3, С 110).

Защитник самодержавия, величайший русский историк Н. М. Карамзин жестоко обличал русского царя Ивана IV. Но и не оставлял в «обиде» ему преданного кабардинского опричника Михаила Темрюковича, сыгравшего роль в борьбе с войсками Довлет-Гирея, которые подходили к Москве по вине изменников царя, за это царь казнил своих подданных. Может быть, сын Темрюко Идарова, служившего царю, безвинно пострадал от несдержанного, жестокого царя Ивана IV. С характеристикой Н. М. Карамзина в полной мере нельзя согласиться.

XLVI (с. 128). См.: Ш. Б. Ногма. Филологические труды. Т. 1. С 105 -- 108.

XLVII (с. 130). См.: Ш. Б. Ногма. Филологические труды Т. 1. С. 86 — 90.

XLVIII (с. 130). «По просьбе Темрюка, переданной в Москве в декабре 1566 г. его сыном Матлом или Мазловым, — поставить город «на Терке-реке усть Сююнчи-реки» «для брежения от недругов его», — весной 1567 г. из Москвы были посланы воеводы «для городового дела» — кн А. С. Бабичев и Н. Протасьев «со многими людьми, да и наряд, пушки.и пищали», которые шли по Волге на судах. Русский город на Северном Кавказе был в том же году поставлен. По крымским сведениям, из Москвы для постройки города было прислано людей «тысячи две-три» (Е. Н. Кушева. Политика Русского государства на Северном Кавказе в 1552 — 1572 гг. // Исторические записки, 1950. С. 275; ПСРЛ. 1904. Т. 13. С. 407).

По требованию Турции город был снесен в 1571 г. Однако по просьбе кабардинцев в 1578 г. он был восстановлен. Место, где был поставлен новый городок, точно указать трудно, по всей вероятности, он был поставлен на старом месте или неподалеку от него. По книге Большому чертежу он значится на левом берегу Терека, как раз против устья Сунжи. Однако и этот городок просуществовал недолго. Он был снесен по требованию турецкого правительства. В 1585 г. в Москву прибыло большое посольство «от всей кабардинской земли», чтобы выразить преданность Русскому государству. От имени кабардинского народа посольство просило, чтобы «их пожаловати всю землю Черкасскую кабардинскую держати в своем царском жалованье, под своею царскою рукою и в обороне от недругов». Далее послы сообщили, что «они учнут служить всякие государевы службы, где государь велит». Снова был поднят вопрос о строительстве русского городка. Ставить город были посланы Бурцев и Протасьев, которые и соорудили в 1588 г. Терский городок, или «Терка». Иногда его называют Тюменьским острогом, по названию речки Тюменьки, которая впадает в Терек. В Терке находился русский гарнизон «стрельцов» с воеводой. Сюда приходили служить кабардинские князья и уорки. Вскоре недалеко от него кабардинский князь Сунчалей Янгалычев Черкасский основал кабардинскую слободу (И. А. Смирнов. Кабардинский вопрос в русско-турецких отношениях XVI — XVIII вв. Нальчик, 1948. С. 19 — 22; С. К. Бушуев, Из истории русско-кабардинских отношений. Нальчик, 1956. С. 43). Терский город служил связующим звеном между Русским государством и Кавказом. Он способствовал расширению и укреплению влияния России среди народов Северного Кавказа.

XLIX (с. 135). См.: Ш. Б. Ногма. Филологические труды. Т I. С. 48

L (с. 136). См.: Ш. Б. Ногма. Филологические труды. Т. I. С. 93.

LI (с. 139). См.: Ш. Б. Ногма. Филологические труды: Т. I. С. 95 — 100.

LII (с. 143). Крымские феодалы совершили неоднократные походы на адыгов, в частности на Кабарду. Они на своем пути до основания уничтожали кабардинские села, грабили население, угоняли из Кабарды сотни людей для продажи в рабство. Кабардинцы облагались данью. В 1566 г. турецкий султан Селим писал крымскому хану, «чтоб к нему прислал черкесских ребят и девок чистых 300 человек», что и было исполнено. Турецкий историк Фундуклулу в работе «Семь планет» указывал, что черкесы обязаны были доставить каждому вновь восходившему на престол хану 300 мальчиков (В. Д. Смирнов. Крымское ханство под верховенством Оттоманской Порты до начала XVIII века. Спб., 1887. С. 343, 349).

Крымский хан Каплан-Гирей довел это количество до 3 тысяч человек. Он высокомерно заявил: «Меньше трех тысяч пленных я не беру!» Кабарда не выполняла это ханское требование. Кабардинский народ в тяжелой борьбе с крымчанами отстаивал свое право на самостоятельное существование.

LIII (с. 147). Кабардино-крымское сражение, о котором пишет Ш. Б. Ногмов, произошло в 1707 году. Поход, однако, имел плачевный для татар исход. Кабардинцы ночью внезапно напали на лагерь противника и перерезали «тех, кто не успел спастись бегством». Хан Каплан-Гирей едва спасся с несколькими приближенными (В. Д. Смирнов. Крымское ханство под верховенством Оттоманской Порты в XVIII столетии. Одесса, 1889. С. 10 — 11). В этом сражении кабардинцы уничтожили 30 тысяч татар. В борьбе против Крымского ханства Кабарда получала реальную помошь от России. Турецкое правительство и крымский хан угрожали Кабарде за союз с Русским государством,

В прокламациях турецкого султана и крымского хана, обращенных к кабардинцам, прямо указывалось: «...чего ради вы, московского государя войску пристав... на веру свою руки подняли?» Далее дается приказ принести повинную. «А буде того не учините и в нашей воле не будете, ни едина душа не спасется». В ответ на эти угрозы кабардинцы заявили, что они издавна находятся в подданстве России и «вам до нас нет дела» (ЦГАДА, Кабардинские дела, 1712 — 1715, д. 1, л. 67). После этого турецко-крымские войска дважды вторгались в Кабарду. В 1720. г. крымский хан Сеадет-Гирей занял Кабарду. Он потребовал от кабардинцев возмещения убытков, нанесенных ими во время вторжения в 1707 г., кроме того, 4 тысячи ясырей «да сверх того, чтоб да все заплатили, что в то число, как войско ханское побили и взяли добычи коней, ружья, панцирей и протчего» (ЦГАДА, Кабардинские дела, 1720, д. 1, л. 87). Кабардинцы отказались выполнить эти требования. Тогда ханские войска разорили некоторые села и принудили некоторых кабардинских князей к перемене подданства.

LIV (с. 149). В 20-х годах XVIII в, между феодалами Большой Кабарды началась междоусобная борьба, в основе которой лежали социально-экономические причины, а именно, вопрос о феодальных владениях. Ссора между братьями Баматом Кургокиным, Асланбеком Кайтукиным и Касаем Атажукиным привела к разделению Кабарды на две группировки — «партии». Сторонники Асланбека Кайтукина получили название «кашкатауской партии» по имени горы Кашкатау, в верховьях р. Черека, куда они бежали из Большой Кабарды. Вторая «партия» именовалась «баксанской» (по названию р. Баксан). Во главе ее стоял Бамат Кургокин. Эти две группировки попеременно придерживались различной политической ориентации. Опираясь на вооруженные силы крымского хана, Асланбек совершил ряд нападений на представителей баксанской «партии» с тем, чтобы одержать верх над своими противниками (Г. Кокиев. К истории междоусобной борьбы кабардинских феодалов // Ученые записки Института народов Востока. М., 1930. Т. 2. С. 89).

LV (с. 150). Здесь имя Казанокова извращено, правильно Жабаги. Его жизнь и деятельность относится ко второй четверти XVII — первой половины XVIII в. Жабаги Казаноко был дворянином (уорком), являясь советником известного кабардинского деятеля Асланбека Кейтукина, вел активную дипломатическую деятельность. Он вместе с князем Кургоко Хатокшукиным был организатором знаменитой Канжалской (по названию горы Канжала на границе Кабарды) битвы, когда в 1707 — 1708 гг. было разгромлено 30-тысячное войско хана. Имя Жабаги широко известно в адыгском фольклоре. Сохранились многочисленные варианты рассказов, посвященных его деятельности. К сожалению, в архивных фондах его имя встречается редко. Это объясняется тем, что в Кабарде в то время не велось делопроизводство.

Фольклорные материалы щедро пополняют этот дефицит. Многочисленные изречения и крылатые слова, наставления, неутомимая борьба против несправедливости завоевали ему народную славу. Сказания о Жабаги Казаноко встречаются и у балкарцев, кумыков, карачаевцев и т. д. В них отражаются политическая и духовная атмосфера Кабарды XVIII столетия. Цикл сказаний о Жабаги — ценный источник для изучения истории Кабарды первой половины XVIII в. Его исторические, философские, литературные взгляды требуют специального исследования. Жабаги Казаноко скончался в 1750 г. Его похоронили в сел. Казанокъуей. Надмогильный памятник Жабаги был перевезен в г. Нальчик, и сейчас стоит в садике «Свобода» (см.: Жабаги Казаноко: Материалы региональной научной конференции (30 — 31 октября 1985 г.). Нальчик, 1987).

LVI (с. 150). «Речь идет об известном в русской истории кабардинском князе Александре Бековиче-Черкасском, который до принятия в России христианства назывался Девлет-Гиреем. Он происходил из знатного кабардинского княжеского рода Джамбулатовых. Бекович-Черкасский, попав в Россию в качестве аманата, в петровскую эпоху сделался видным государственным деятелем. Он был командирован Петром I за границу для изучения морского дела. По возвращении из-за границы женился на княжне Марии Борисовне Голицыной. Женитьбе Александра Черкасского на княжне Голицыной содействовал лично Петр I, который приблизил его к себе и произвел в чин капитана гвардии. Бекович-Чсркасский играл большую роль в сближении Кабарды с Россией.

Большую роль Черкасский играл и в сношениях России с восточными странами. По поручению Петра I Александр Бекович-Черкасский возглавлял военную экспедицию в Хиву, где и погиб в 1717 г.» (см.: Г. Кокиев. Комментарии к истории адыгейского народа. Нальчик, 1947. С. 146).

Во время персидского дохода Петра I (1722—1723) два владельца, один из Большой Кабарды, князь Эльмурза Черкасский (младший брат князя Александра Бековича), из Малой Кабарды Асланбек Келеметов, добровольно явились к государю Петру I со своими людьми и принимали участие в означенном походе» (Сборник сведений о кавказских горцах. 1876. Вып. 9. С 117).

При изложении вопроса об участии кабардинских князей в походе Петра I в Астрахань в 1722 г. Ш. Б. Ногмов допустил неточность. 27 июля 1722 г. Петр I высадился в Астраханском заливе. Одновременно конница, шедшая сухим путем из Астрахани, вступила в северный Дагестан. К этой группе войск присоединилась кабардинская группа из Большой Кабарды во главе с генералом Эльмурзой Черкасским (брат Александра Бековича Черкасского, соратника Петра I) и из Малой Кабарды отряд во главе с Асланбеком Келеметовым. Как неправильно толкует Ногмов, к Петру явился не Девлет-Гирей Бекмурзин. Девлет-Гирей — это тот самый Александр Бекович Черкасский, который возглавлял Хивинский поход в 1717 г., играл большую роль в петровской дипломатии на Северном Кавказе в первой четверти XVIII в. Как указывают архивные материалы, Петр I послал его на Кавказ для организации войск в борьбе с Турцией. Кроме того, ему было поручено изучить природные богатства края. В феврале 1718 г. в Посольском приказе была сделана запись, что «по указу царского величества, князь Александр Бекович послал ево [Султана-Алея] в Кабарду рудных мест осматривать. И сыскал он в 4-х местах» (Кабардино-русские отношения XVI — XVIII вв. М., 1957. С. 18; История народов Северного Кавказа с древнейших времен до конца XVIII в. М.: Наука, 1988. С. 418).

Текст воспроизведен по изданию: Ш. Б. Ногмов. История адыхейского народа, составленная по преданиям кабардинцев. Нальчик. Эльбрус. 1994