Гостеприимство

Адыгэ нэмыс, адыгэ хабзэ устанавливают строго определенные нормы поведения как относительно хозяев, всех членов семьи, так и самого гостя. Начиная с появления гостя во дворе хозяина у коновязи до самых его проводов все было подробно расписано: как приветствовать гостя, как пригласить его в дом, в кунацкую, как проводить в комнату и посадить, какое место ему предложить за столом, на какие темы вести разговор при госте, какие вопросы позволительно задавать ему, как его занимать (веселить, развлекать) после застолья, как проводить на ночной отдых, кто и как обхаживает его одежду, его лошадь (быков) и т. д.
Все это ориентировалось на то, чтобы гостю было удобно/приятно и интересно в доме хозяев. При этом человек усердствовал не для того, чтобы проявить себя, а для того-, чтобы через свой поступок выразить лучшие традиционные качества народа. Ибо при нарушении или не вполне качественном исполнении обычаев предков общественное мнение было беспощадным. Несмываемым позором для себя, семьи, членов фамилии считалось отказать гостю в приеме или же не суметь защитить его честь. Такой адыг компрометировал весь свой род и даже все село. Семья, оказавшаяся неспособной исполнить свой долг гостеприимства, подвергалась насмешкам, осуждению и игнорировалась соседями, знакомыми, с нею не рекомендовали вступать в родственные отношения. Мысль, о том, что скажут о ней гости по возвращении к себе, преследовала и направляла хозяина. Днем и ночью он хлопотал возле гостя, старался быть при нем неотлучно, лишь оставлял его на короткое время, чтобы узнать, накормлены ли лошади приезжих. Все делалось из убеждения, что он исполняет завет отцов и долг гостеприимства. И при этом немаловажную роль играл факт, общепринятый в народе, что уважение хозяина семьи и самой семьи зависело от того, насколько часто ее посещали гости.
Гостеприимство – социальный обычай, в разной степени свойственный всем народам. Адыгами тот обычай воспринимался как одна из величайших человеческих добродетелей, что отметили все иностранные ученые, которые когда-либо побывали в стране адыгов. В частности, уже известный читателю Джорджио Интериано в XV веке отмечал, что у адыгов «в обычае «гостеприимство и с величайшим радушием принимать всякого». Джиованни Лукка в XVII веке писал об адыгах, что «нет в мире народа добрее или радушнее принимающего иностранцев». «Гостеприимство,– отмечал два столетия спустя К. Ф. Сталь, – есть одна из важнейших добродетелей черкесов...» «Память прежнего гостеприимства сохранилась в преданиях... Несмотря на все бедствия и политические перевороты, эта добродетель не ослабела и поныне», – писал в первой половине XIX века Ш. Ногмов. Однако так было до поры до времени. Гостеприимство, как и все другие компоненты традиционно-бытовой культуры адыгов с изменениями социально-экономических условий жизни народа трансформировалось понемногу, приспосабливаясь к новым условиям. Но об этом позже. А пока продолжим наш рассказ о гостеприимстве адыгов, обратившем в прошлом на себя доброе внимание ученых, писателей.
Гарданов В. К. пишет: «Право совершенно незнакомого человека останавливаться в качестве гостя в любом доме и безусловная обязанность хозяина оказать ему самый радушный прием и представить все необходимое – вот что прежде всего характеризовало обычай гостеприимства у адыгов».
«В Черкесии, – отмечал Хан-Гирей, – путник, томимый голодом, жаждою и усталостью, везде обретает гостеприимный кров: хозяин дома, где он остановился, встречает его радушно и, не будучи с ним вовсе знаком, прилагает все возможное старание его успокоить, даже не спрашивая, кто он таков, откуда и зачем едет, доставляет ему все нужное».
«Гостеприимство развито было между черкесами в самой широкой степени и составляло одну из важнейших добродетелей этого народа, – писал Дубровин. – Гость был священною особою для хозяина, который обязывался угостить, охранять его от оскорблений и готов был пожертвовать для него жизнью, даже и в том случае, если бы он был преступник или кровный его враг». И далее: «...Каждый путешествующий черкес останавливался там, где его застигала ночь, но предпочитал остановиться у знакомого, и притом человека достаточно такого, которому не было бы слишком обременительно угостить приезжего.
...Хозяин, заслышав издали о приезде гостя, спешил к нему навстречу и держал стремя, когда тот слезал с лошади. В глазах каждого черкеса не было таких поступков и услуги, которые могли бы унизить хозяина перед гостем, как бы велика ни была разница в их общественном положении. Едва только гость слезал с лошади, как хозяин прежде всего снимал с него ружье и вводил в кунацкую, указывая там место, обложенное коврами и подушками, в самом почетном углу комнаты. Здесь снимали с приезжего все остальное оружие, которое ими развешивалось в кунацкой или относилось в дом хозяина. Последнее обстоятельство имело у черкесов двоякое значение: или что хозяин брал, по дружбе, на себя всю ответственность за безопасность гостя в своем доме или что, не зная его, не очень ему доверял.
...Усевшись на почетном месте, приезжий, как водится у черкесов, проводил некоторое время в глубоком молчании. Хозяин и гость, если они были незнакомы, рассматривали друг друга с большим вниманием. Промолчав несколько мгновений, приезжий осведомлялся о здоровье хозяина, но считал неприличным расспрашивать о жене и детях. С другой стороны, черкесы считали нарушением правил гостеприимства закидывать гостя вопросами: откуда он приехал, куда и зачем едет, гость, если желал, мог сохранить полное инкогнито. Хозяин спрашивал его о здоровье только тогда, если приезжий ему был знаком, в противном случае делал этот вопрос не ранее того, как гость объявлял свое имя. В промежуток времени, до ужина – считалось неприличным оставлять гостя одного, и поэтому к нему являлись один за другим соседи хозяина с приветствиями. Почин всякого дела шел от гостя. Он начинал разговор и просил присутствующих садиться, те сначала отказывались, считая неприличным сидеть в присутствии гостя, но потом старшие по летам уступали вторичной просьбе и садились, а младшие стоя размещались вокруг комнаты. Во время разговора, по обычаю, гость обращался исключительно к почтенным лицам или старшим по летам, и мало-помалу разговор делался общим. Общественные интересы страны, внутренние происшествия, сведения о мире или войне, подвиги какого-нибудь князя, приход судов к черкесским берегам и другие предметы, заслуживающие внимания, составляли содержание разговора и были единственным источником, из которого черпались все черкесские новости и сведения.
В разговоре соблюдалось самое тонкое приличие, придающее черкесам при общении между собой вид благородства или благопристойности. Появление прислуги или сыновей хозяина, или его соседей с умывальницей и тазом, для омовения рук, служило знаком того, что ужин готов. Вслед за умыванием вносились в кунакскую небольшие столики о трех ножках. Столики эти известны у черкесов под названием анэ (Iэнэ).
Черкесы были всегда чрезвычайно умерены в пище: ели мало и редко, особенно во время походов и передвижений. «Печали желудка, – говорит пословица,– легко забываются, а не скоро – лишь муки сердечные». Кушанье подавалось чисто и опрятно. Молоко черкесы ели деревянными ложками, говяжий отвар или бульон пили из деревянных чашек, а все остальное ели руками. Зарезанный для гостя баран варился в котле целиком, за исключением головы, ног и печени, и, окруженный этими принадлежностями, приправленными рассолом, подавался на одном из столов. Следующее блюдо состояло также из отварной баранины, разрезанной на куски, между которыми становилась каменная чашка с шипсом – кислым молоком, приправленным чесноком, перцем, солью; в этот рассол туземцы макали баранину. Затем по порядку и достоинству следовали четлибжь – курица с приправою лука, перца, масла; на стол клали пасту... За четлибже – опять кислое молоко, с кусками отварной бараньей головы, ватрушки с творогом, пирожки из творога, плов, шашлык, жареная баранина с медом, рассыпное просо со сметаной, сладкие пирожки. В конце обеда приносили котел с очень вкусным супом, который наливался в деревянные чашки с ушками и подавался гостям. Вино, пиво, буза или арак и, наконец, кумыс составляли принадлежность каждого обеда. Число блюд, смотря по значению гостя и состоянию хозяина, бывало иногда весьма значительно. Так, в 1827 году Натухайский старшина Дешеноко-Темирок, угощая посетившего его английского сераскира Гассана-пашу, подал ему за обедом сто двадцать блюд. За ужин садились по достоинству и значению; лета играли в этом деле весьма важную роль. Лета в общежитии черкесов ставились всегда выше всякого звания; молодой человек самого высокого происхождения обязан был встать перед каждым стариком, не спрашивая его имени и оказывая уважение его седине, уступить ему почетное место, которое в приеме черкесов имело весьма большое значение.
Когда старший прекращал еду, то все, сидевшие с ним за одним столом, также переставали есть, и стол передавался второстепенным посетителям, а от них переходил дальше, пока не опустеет совершенно, потому что черкес не сберегал на другой день того, что было однажды приготовлено и подано. Чего не съедали гости, то выносилось из кунакской и раздавалось на дворе толпе детей и зевак, сбегавшихся на каждое подобное угощение. После ужина подметали и приносили снова умывальницу и на этот раз подавали небольшой кусочек мыла на особом блюдечке. Пожелав гостю спокойствия, все удалялись, кроме хозяина, который оставался тут до тех пор, пока гость не просил его также успокоиться.
Приезжий засыпал с полной уверенностью, что лошади его накормлены; что им дана подстилка, или что они пасутся под надзором особо назначенного на этот раз пастуха... что хозяйка дома встанет рано, до рассвета, чтобы успеть приготовить самые разнообразные блюда и как можно лучше угостит приезжего... При отъезде хозяин и гость пили шесибжь – застремянную чашу. Гость выходил во двор; лошади его и его свиты были оседланы и выведены из конюшни; каждую из лошадей держал особый человек и подавал стремя. Если гость приехал издалека, то ему оказывался еще больший почет: тогда хозяин, не довольствуясь прощанием в доме, садился также на лошадь, провожал несколько верст и возвращался домой только после нескольких долгих убеждений и просьб со стороны гостя».
Созданию гостю наибольшего удобства и покоя предназначено было наличие у адыгов специального гостевого дома – хьэщIэщ (букв.: место для гостя), известного в переводной литературе под названием кунацкой. ХьэщIэщ строился в наиболее удобном месте усадьбы, т. е. вдали от жилища хозяев, ближе к воротам. Рядом с гостевым домом располагалась обязательно конюшня или коновязь. Если гость приехал на коне, то он мог о нем не беспокоиться. Все, что необходимо, сделают хозяева: расседлают лошадь, накормят, напоят, отведут на огороженное пастбище, а в непогоду будут содержать в специальном помещении. В адыгской семье принято было все лучшее приберегать для гостей. Вот и кунацкая – хьэщIэщ представляла собой самое уютное помещение, обставленное лучшей частью имущества хозяев. Здесь обязательны были столы – треноги, называемые адыгами «Iэнэ», кровать с набором чистого постельного белья, ковры, циновки. А на стенках развешивались оружие, музыкальные инструменты. Так, старший приветствовал гостя, младшие занимались конем или быками с арбой, женщины – хозяйственными делами. Если гость оказывался старше возрастом, хозяин занимал левую сторону, сопровождая его в кунацкую. Приглашая гостя в хьэщIэщ, хозяин указывал правой рукой направление и, шагая несколько впереди, шел как бы боком. У самого входа хозяин замедлял шаг, пропуская гостя вперед. А гость должен был зайти с правой ноги, тем самым символизируя принос счастья в этот дом. Если среди приехавших гостей были и женщины, то для их встречи, наряду с мужчинами, выходили и женщины, которые приветствовали друг друга обниманием трехкратным: сначала за правое плечо, затем за левое и завершалось правым плечом. Интересно, почему приветствие обнимания начиналось с правого плеча и заканчивалось правым? Случайное ли это совпадение? Оказывается, нет. Вспомним, какое значение в адыгском этикете придавалось словам – правый – левый, обозначающим в языке противоположные стороны: ижь – правая сторона, сэмэгу – левая сторона. Издавна установилось, что у адыгов правая сторона считается более уважаемой, почетной, удобной. Исходя из этого, определялось место старшего «ЖьантIэ». Гостя сажают справа от старшего хозяина дома или его представителя – одного из старших рода. Если два человека идут (или едут) вместе, то старший из них по адыгскому этикету должен стоять справа, а младший – слева, на полкорпуса отставая от старшего. Занимать место рядом (на одном уровне) со старшим при ходьбе или езде на лошади считалось нескромностью, даже бахвальством, а опережать старшего хотя бы на полкорпуса – признаком плохого воспитания. В данном случае помимо престижности правой стороны присутствует и престижность находящегося впереди («Япэм ит»). Таким образом, при подобном порядке следования в пути считается, что старшему сполна оказывается почет и уважение, если младший стоит слева и несколько отстает. Женщин, независимо от их возраста, ставили по правую сторону, тем самым подчеркивая уважение к ним.
Принимать что-либо от старшего или передавать ему следовало только правой рукой. Протягивание старшему левой руки считалось признаком неуважения старшего, а стало быть плохого воспитания. Входя в дом, правой ногой переступают порог дома (это якобы приносит счастье). А если кто-то переступает порог дома левой ногой, это приравнивается к недоброжелательному отношению к этому дому, к людям, живущим в этом доме. Поэтому обряд «унэишэ» (ввод невесты в дом) в числе других традиционных обрядных требований (постелить свежую баранью шкуру на пороге, осыпать невесту орехами, зерном (просом, фасолью), монетами, конфетами – «къепхъых», помазать губы невесты медом со сливочным маслом – «IурыцIэлъ», выстрелить по очажной трубе (в момент переступления порога невестой) предусматривает, чтобы молодая обязательно переступила порог правой ногой.
Во время праздников, торжественных обедов на стол перед самым старшим (тхьэмадэ) кладут правую половину головы мелкого рогатого скота, зарезанного по данному поводу. Левую же половину не только не ставят на стол, но и даже запрещается выносить из дому. Желая кому-нибудь удачи в определенном деле, ему говорят: Iуэхум Iэ ижь тхьэм ухуищI (букв.: чтобы бог повернул к делу правой рукой). Так же, желая подчеркнуть чье-либо неумение трудиться, неприспособленность к труду, адыги говорят: «Ар Iуэхум хуэсэмэгущ».
Кстати, к адыгскому этикету имеет отношение и левая нога. До сегодняшнего дня существует адыгский обычай, согласно которому всадник – вестник горя (щыхьэкIуэ шу) спешивается так, чтобы он встал на землю сначала левой ногой. Поэтому выражение «сэмэгумкIэ къысхуепсыхащ» (спешился с левой ноги) означает: «Он прибыл ко мне с сообщением о смерти кого-то». Верхового вестника горя узнавали в пути по тому, как он держал повод правой рукой, а плеть – левой. Нормой считают спешивание, когда всадник сначала снимает со стремени свою правую ногу, переносит ее с правой стороны лошади на левую (при этом левая нога остается в стремени) и становится на землю сначала правой ногой, затем левую ногу освобождает от стремени и становится слева от лошади.
Вестник же горя спешивается на правую сторону лошади и ставит сначала на землю свою левую ногу. При обычной езде повод держат левой рукой, а плеть – правой. Предпочтение правой стороны у адыгов распространялось и на различные поверья. Так, они считали, что если правая ладонь чешется (Iэгу ижьыр шхэмэ), ожидается прибавка, получишь деньги, подарок, а если же левая ладонь чешется (Iэ сэмэгур шхэмэ), то ожидается потеря, расходы, ущерб. Если правая сторона лица чешется или правый глаз дергается (НэкIу ижьыр шхэмэ, е напщIэ ижьыр хэлъэтмэ), это предвещало радостные события. Если левая сторона лица чешется или левый глаз дергается (нэкIу сэмэгур шхэмэ, е напщIэ сэмэгур хэлъэтмэ), то не миновать слез, горя. Если правое ухо звенит (тхьэкIумэ ижьыр вуумэ), услышишь радостную весть, а если левое ухо звенит (тхьэкIумэ сэмэмэгур вуумэ), ожидается дурная весть, неприятное известие и т. д.
Даже детей учили в старину обувать сначала правую ногу, затем уже левую, а снимать обувь начинали с левой ноги.
Адыги, заметив, что ребенок становится левшой, предупреждали его несколько раз. Если словесные предупреждения оказывались малоэффективными, они били его по левой руке, когда тот вместо правой руки протягивал левую. Если это не помогало, они ранили ножом не очень глубоко один из пальцев левой руки и завязывали его левую кисть и держали в таком виде до тех пор, пока ребенок не привыкал брать предметы правой рукой, есть правой рукой. Так постепенно приучали его правую руку к более активной работе.
Символическое восприятие адыгами слов правый – левый нашло свое отражение и в их религиозных воззрениях. Так, они утверждали, что согласно Корану у каждого человека на правом плече сидит ангел и записывает все его добрые дела, а на левом плече сидит другой ангел и записывает все его недобрые дела, чтобы на страшном суде все взвесить, что им сделано. На одну чашу весов положат недоброе, на другую – доброе. Если доброе перевесит – пойдешь в рай, недоброе перевесит – пойдешь в ад и т. п. Помещение добрых дел на правой стороне, а злых – на левой, встречающееся в иудейской, христианской, мусульманской и других религиях, уходит корнями к древнейшей космогонии, признававшей в мире вечно противоположных, противоборствующих начал добра и зла и отражает дуалистическое представление древних людей о мироздании.
Адыгэ нэмыс предписывал специальные правила тактичного поведения как хозяев, так и гостей во время встречи – приветствия. Они предусматривали очередность приветствия с учетом возраста, пола. Первым здоровался идущий. Здоровался со старшим мужского пола. С женщинами: здоровались после мужчин. Обменивались рукопожатиями, причем ладонями, а не кончиками пальцев. Признаком невоспитанности или плохого воспитания считалось пристально смотреть в глаза здоровающемуся. («И нэр ирищIу, и нэм щIэплъыхьу».) Полагалось слегка опустить глаза и лишь время от времени поднимать их, разговаривая с гостем или старшим по возрасту. При встрече близких знакомых, подчеркивая свое расположение друг к другу, протянутую для приветствия руку каждый пожимал двумя руками и некоторое время не отнимал рук. Все это сопровождалось соответствующими речевыми этикетными формулами типа: Уузыншэм! ФIэхъус! Сэлам! Сыт ухуэдэ (тхьэм жиIэм), Дауэ ущыт? Сыт уи узыншагъэ? («Здравствуй!», «С прибытием!», «Салам!», «Как живешь (благодаря богу)?», «Как живешь?», «Как здоровье?») и т. д. Незнакомого гостя приветствовали пожатием правой руки. Причем сила пожатия тоже оговаривалась. Рекомендовалось умеренно, средне пожать руку незнакомого человека (гостя). Совсем не пожимать протянутую руку, а слегка прикоснуться к ней, расценивалось как какой-то нежелательный признак. Всю силу вложить в рукопожатие – тоже считалось неприличным. Такое же положение с объятием (обниманием), с выражением своих эмоций по поводу встречи. В осанке, в походке, в позе, в жестикуляции должно было постоянно присутствовать чувство меры, соответствующее возрасту, полу, росту, комплекции. Прибывшему гостю оказывались самые различные знаки внимания и уважения. Так, проводив его в хьэщIэщ, ему помогали снять верхнюю одежду, оружие и усаживали на почетное место. При желании он мог сохранить полное инкогнито, а спрашивать, кто он, откуда и куда держит путь считалось неприличным. Гостя можно было расспросить лишь по истечении трех дней. И тогда хозяин не позволял себе касаться тем, неприятных гостю или задавать двусмысленные вопросы. В процессе разговора не перебивали, не переспрашивали, не задавали уточняющих вопросов, не спорили с ними, даже если они были не правы или в чем-то ошибались. Гостя надо было уметь слушать внимательно и заинтересованно. При госте не допускалось переговариваться на непонятном языке. Не случайно англичанин Джемс Белл писал: «По всему тому, что я видел, я смотрю на черкесов в массе как на самый вежливый от природы народ, который я когда-либо знал или о котором я когда-нибудь читал». Умение хозяев вести беседу, занять гостя, а также способность со стороны гостя достойно поддержать начавшийся разговор, продолжить его – считалось хорошим тоном поведения.
В доме, где остановился гость, должен царить покой и порядок: в присутствии гостей не прибирали комнату, не подметали, не суетились. Угощения в честь гостя готовились так, чтобы это было незаметно для него. В доме говорили спокойно, без нервозности, пререканий, старались ходить потише, не топать ногами. За детьми организовывался надзор, чтобы те не допускали излишние шалости. Лучшая постель, лучшая пища, лучшее место за столом – для гостя. Снохи семьи, а если их не было, младшие дочери помогали гостям умываться и почистить одежду. Джиованни Лукка вспоминал, что в адыгском доме не только заботились о чистоте одежды, но и были очень внимательны. И он в восторге восклицал: «Нет в мире народа добрее этого или радушнее принимающего иностранцев». «...Что это за фигура – гость? Откуда взялся и чего ему не сидится на месте?» – полушутя вопрошает А. Мальсагов. Он склонен считать, что обычай гостеприимства способен взвалить на себя какие-то социально-значимые нагрузки в смысле взаимоузнавания народов страны и духовного взаимообогащения друг друга. И мы разделяем его точку зрения, ибо уверены, что взаимоузнавание народов обязательно послужит их взаимообогащению, сближению, взаимоуважению и дружбе, а это гарантия их расцвета, мира, согласия между ними.