Нартский эпос
Письмо 20.
Публичная ассамблея. — Речь воина-старейшины. — Патриотизм черкесов. — Их решимость сохранять свою независимость. — Неудобства, при которых они трудятся.
Ассамблея была проведена в одной из их священных рощ, прилегающих к лагерю. Несколько деревьев были украшены жертвоприношениями; и в центре, на маленьком холмике, так сказать единственный, стоял символ христианства — разрушающиеся останки древнеримского креста, грубо вырезанного из дерева; напротив которого восседали главные вожди на травянистом дерне. Вид такого огромного множества воинов, отдыхающих под тенью почтенных деревьев, серьезно обсуждающих и договаривающихся о самых эффективных мерах, которые необходимо принять, чтобы защитить их страну от ужасных врагов, вот-вот готовых опустошить ее в сотый раз огнем и мечом, был необыкновенно поразителен и впечатляющ. Как только оратор поднимался со своего места, чтобы обратиться к ассамблее, глубочайшее и самое уважительное молчание устанавливалось до тех пор, пока какая-нибудь возбуждающая фраза не производила всеобщего возгласа энтузиазма или не раздавался неистовый возглас мести, которому громкий звон их сабель придавал дополнительный эффект; при котором было необходимо кому-нибудь из старейшин махнуть своей рукой, чтобы порядок снова восстановился. Мне было бы совершенно невозможно попытаться нарисовать возбужденный энтузиазм этого самого патриотического народа; когда один из вождей, не более беспомощный от возраста, чем от ран, прибыл на поле, принесенный туда на особом виде палантина: огромный рев радости и шум оружия до сих пор звенит у меня в ушах.
Его немощная фигура была задрапирована в просторные складки чаоука; и хотя время и заботы избороздили его лицо морщинами, его глаза, тем не менее, сверкали огнем солдата; в то время как длинная седая борода, которая спускалась к пояснице, наделяла выразительностью его фигуру, которая делала его, казалось, едва принадлежащим этому миру. Я выяснил, что старый вождь был татарским князем, называемым Тао Гирей-Аслан, членом Нурусрода, чьи предки были прежде султанами, или ханами, одного из могущественных племен татар, которое в то же время заняло остров Тамань и чьи владения были на этой части Черного моря, Азовского моря и Кубани. Они были данниками Турции; но при подчинении их страны Россией большое количество населения со своими вождями нашло убежище в Черкесии и слилось, до известной степени, с этим народом.
В соответствии с великим уважением, оказываемым пожилому возрасту, главные вожди со старейшинами приближались и почтительно целовали его одежду, когда он медленно поднимался со своего ложа, поддерживаемый мужественными руками своего сына, молодого человека поистине геркулесового телосложения и, благословив толпу поднятыми руками, начал свою речь; тем не менее, которую я не претендую воспроизвести дословно, т. к. она была переведена моим переводчиком на немецкий, вдобавок ради любопытства, я пытался сохранить краткое изложение, насколько эти неудобства мне позволили.
Он сначала рассказал о настоящем положении страны и обязательной необходимости единства, отсутствие которого стоило его собственной стране и народу их независимости. Он затем настоял на необходимости слежки с великой тщательностью за иностранными рабами и предотвращения проникновения всех иностранцев, несопровождаемых кунаками, которые бы отвечали за их лояльность, в Черкесию, к тому же он добавил целесообразность предания публичному позору любого вождя, который проявил бы свою привязанность России.
«Где, — плакал старый воин, — моя страна? где сотни тентов, которые покрывали головы моих людей; где их стада; где их жены и малыши; и где сам мой народ? О, Москва! ненавистная Москва! — ненавистные русские — она рассыпала их пыль на четырех ветрах неба; и таков будет ваш рок, о, дети Аттехей, если сложите свои мечи против захватчика!
«Посмотрите на ваших собратьев — инхоусов (ингушей), осетинов, гаудомакариев, аваров и мисджеги, когда-то смелых и могущественных, чьи мечи выскакивали из ножен при малейшем намеке на то, чтобы склонить их головы под иностранным ярмом, кто они сейчас? Рабы! О Аттехей! Это следствие того, что позволили ненавистной Москве свободный доступ через свои территории. Они впервые построили дома из камня для их вооруженных мужчин, затем украли у обманутых туземцев их земли, разоружили их, позже обязуя их усиливать полчища своих угнетателей.
«Я слышал, — сказал он, — что великий падишах всех морей и Индий (что означает монарха Англии), внушающий страх Москве, предложил вам руку союзника. Такой могущественный монарх является действительно достойным, чтобы объединиться с героическими сынами гор; но помните вашу независимость и никогда не разрешайте иностранцу накинуть ярмо на вашу шею. Вы уже позволили османам построить сильные укрепления на ваших берегах: что они дали вам взамен? Война и чума скосили ваших детей; и в час опасности они бежали, оставляя вас с пустыми руками сдерживать поток, который был против вас».
«Немного коротких недель ослабят мое слабое тело; но моя душа поднимется к жилищу моих отцов — земле блаженных: там она будет плакать громко великому Тха, Вечному Духу, о мести нашим преследователям. Когда это произойдет, о Аттехей! защитите остаток моего народа. Мы бежали от истребляющей руки разрушителя, и вы дали нам дом; наша страна вырвана из нашей власти и вы разделили с нами земли ваших отцов; и ваша страна теперь наша страна. Оказался ли мой народ неблагодарным за это благодеяние? Запятнал ли акт предательства имя татар? Не наши ли мечи тысячами пили жизненную кровь наших безжалостных врагов? Во имя ран, которые я получил, защищая вашу свободу, — ран, которые сделали меня за годы беспомощным калекой, — продлите ваше гостеприимство по отношению к моему народу». Затем, представляя своего сына, он воскликнул: «Видите последнего из моего рода; четверо моих сыновей уже погибли под пушками нашего врага: остался только он; возьмите его; его жизнь посвящается поддержке свободы Аттехей».
Сказав эти слова, он опустился на свое ложе, изнуренный волнением и был унесен из рощи в глубоком молчании, прерываемом только глухими рыданиями тех, кто не смог сдержать своих чувств. Много смелых, бывалых воинов боролись напрасно, чтобы удержать слезы, которые катились по их загорелым щекам; хотя другие хмурили брови, стискивали зубы, извлекали сабли и выражали все признаки подавляемой ярости и негодования.
После того, как пролетело несколько минут, когда тон чувства снизился, один взрыв оваций разорвал воздух, и отразился дальше и шире через леса, и, будучи отраженным от горы к горе, казалось, сильно сотрясал сами горы.
Речи были также произнесены старейшинами почти всех соседних племен Черкесии, независимо от тех, которые вели кочевую жизнь, тюрками, ногайскими татарами, калмыками и т. д., все выразили самые дружеские чувства к общему делу и клялись обеспечить их независимость в любом случае.
Я должен признаться, что сам вид всей ассамблеи вместе с воодушевленными речами этих простых горцев, произвел на меня сильное впечатление. Это усиливалось их патриотическим духом, любовью к свободе, романтическим обликом страны и характерным одеянием мужчин с их рыцарскими доспехами; в то время как женщины, облаченные в их длинные падающие вуали, двигались среди толпы, напоминали так сильно ангелов, посланных, чтобы возбудить их на доблестные поступки.
Вся сцена напоминала мне о том, чем, возможно, была Швейцария во время героической борьбы своих сыновей против выученных легионов могущественного дома Габсбургов: и когда я наблюдал мирные, скромные дома и пастушеские поля вокруг меня, я проклинал из глубины души, что отвратительное стремление приносит страдания; ни горы, ни лощины, ни бесплодные скалы не были защищены от злой воли. Как глубоко, затем, мы должны сочувствовать судьбе этого несчастного народа, столь долго подверженного всем видам разрушений! Действительно, это совершенно ужасно смотреть на ужасную силу, против которой эта горстке людей собирается бороться, особенно в настоящий момент, когда, будучи в мире со всеми, все силы этой могущественной нации направлены в эту точку, подстрекаемые и привлекаемые к участию сотнями несостоятельных аристократов и безденежных командиров, которые жаждут обладания их красивыми горами и плодородными равнинами.
Не говоря уж о страшном превосходстве в численности и изобильном снабжении всеми предметами войны, которыми обладают русские, — что противопоставляют этому бесстрашные горцы? Ничего, кроме горных стен и смелых мечей: пушками они, можно сказать, очень бедны и не часто порох есть в их мушкетах. И это только не единственные неудобства, с которыми они сталкиваются: половина мужчин без мушкетов и большое число оставшихся некому чинить. Штык вообще неизвестен, сабля и кинжал, фактически, — универсальное оружие.
Как вы можете предполагать, в стране, подобной этой, не существует регулярной армии, каждый мужчина в зависимости от своего собственного вкуса и финансов обеспечивает себя военным снаряжением; следовательно, в одном месте мы видим солдата, вооруженного длинным ружьем, в другом — коротким; и тысячи вместо мушкета обязаны брать копье и лук,и стрелу. Тем не менее, последнее оружие из-за природы страны и их опыта в его использовании является самым эффективным и сильно пугает русских не только из-за смертельной раны, которую неизменно наносит удар стрелы, но также из-за того, что они не могут сказать, откуда им угрожают. Несколько присутствующих вождей, действительно, было обеспечено самыми примитивными железными ружьями их собственного производства размером 3—4 ствола, сделанных в виде мушкетов, которые они носят с собой во время их партизанских вылазок на конях.
Этому новому улучшению в искусстве войны среди черкесов они обязаны советам дружественного иностранца; и если его лучше сделать и использовать, оно могло бы стать самым значительным оружием в защите их перевалов от наступления врага. Дуло покоится на 2-х палках, пересекающих друг друга на вершине оружия; и, если стрелять от плеча, подобно обычному мушкету, они в состоянии поразить самую страшную цель; ибо следует помнить, черкес убого снабжен амуницией и, следовательно, никогда не стреляет без уверенности в будущей жертве.