Стихи про Адыгов
Слезы черкеса.
Скажи черкес – ты плакал или нет?
Меня волнует твой ответ.
Дороже крови для мужчины слезы,
Они не то, что мартовские грозы.
Я гордый взгляд черкеса увидал,
Моим словам он смысла не придал:
«Ты спрашиваешь – плакал я иль нет?
Тогда послушай мой ответ.
За Родину я долго воевал,
Я хоронил друзей и горевал,
Но слезы не лились из глаз,
А за друзей я отомстил не раз.
Мой брат родной убит был на войне,
Хватило в жизни горя мне вполне,
Но слез моих никто не видел вновь,
Они дороже для меня, чем кровь.
Сделать Мужской маникюр в районе выхино Жулебино helgastudio.ru.
Отец в земле сырой лежит,
Но дух его как жар горит,
Пред смертью мне он завещал,
Чтоб мать родную защищал.
Моя родная мать, любил тебя как день,
Как ночь прекрасную, как в жаркую погоду тень.
Как лучик солнца, что с утра сияет,
Как ручеек, что с камешком играет.
Покинула меня, мой солнца луч,
Как будто скрылась ты во мраке туч,
С отцом тебя я рядом хоронил,
И у Аллаха рай для вас просил…
В тот день стоял я посреди могил,
Но снова слез я не пролил,
Хоть влага и заполнила глаза,
Но не стекла ты, по щеке слеза!»
Я молвил: «Много ты видал,
Но честь свою ты не продал,
Дороже крови для мужчины слезы,
Они не то, что мартовские грозы».
Я все стоял, черкес молчал,
Я тихо головой качал,
И вдруг черкес заговорил,
Мою он душу поразил.
Сказал черкес: «Когда стоял у моря,
С родной землей прощаясь навсегда,
Садился на корабль я полный горя,
И знаешь, ты, случилось что тогда???
Я плакал, плакал в первый раз,
И слезы капали из глаз,
Душа рвалась моя на части,
Ты знаешь, что это за страсти?
Как я мечтал в земле отцов,
Найти себе последний кров,
Остаться там и смерть принять,
Ведь боль мою мне не унять»…
Молчал черкес, молчал и я,
К чему пустая болтовня?…
Погас очаг, черкеса жизнь за ним,
Он на чужбине был как пилигрим…
Руслан Шомахов.
Аслан Кабалалиев
Я тихо спросил у разбитой скалы:
- Что это алеет на стенах твоих,
Что это за пятна, скажи от чего,
Ведь крови подобно засохшей давно?
И молвила мне в то мгновенье скала, -
Как будто воспрянув от вечного сна,
Как будто бы то, что хотела сказать,
Кипела в глубинах её, как вулкан. -
Да стены, багровы от крови, мои
От крови адыгов, что здесь полегли,
Когда в девятнадцатом веке пришла
На землю Кавказа России орда.
Не раз у подножья сверкали штыки,
Не раз здесь звенели булаты, клинки
И грохот орудий, и крики "Ура!",
И кличи адыгов: "Аллаху акбар!".
За сотнею сотня российских солдат
По склонам ущелий всё ползла тогда,
Но горстка храбрейших адыгских бойцов,
В неравном бою удивляла врагов.
И даже, когда здесь остался один
Черкесии милой достойнейший сын,
То спину его не увидел никто,
Напротив, он смерти смеялся в лицо.
Порою, казалось, не я их спасал,
Не я их от ядер и пуль прикрывал,
А это они прикрывали меня,
Ни крови, ни жизни своей не щадя.
Да было, всё было и плач матерей,
Скорбящих над трупами павших детей,
Ты видишь ту речку, вон сбоку она,
Она до сих пор, как слеза солона.
А сколько здесь крови впитала земля,
А сколько по камням моим протекла,
За тот девятнадцатый проклятый век
И разве забудется это, о нет!
И кровь, что алеет на стенах моих,
Пусть памятью будет на долгие дни,
О том, как сражались Кавказа сыны,
О том, как свободу любили они.
И долго поникший главой, я стоял
Тот ужас минувшей войны представлял -
То, вдруг, всё стонало, звенело в ушах,
То, вдруг, всё взрывалось, горело в глазах.
Жестокое время жестоких людей,
Отчизне всегда доставалось моей.
От века платили кровавой ценой,
За право на жизнь, мы под этой луной.
Неизвестный автор
Главой поникнув, с быстротою
Гарун свой продолжает путь,
И крупная слеза порою
С ресницы падает на грудь...
Но вот от бури наклоненный
Пред ним родной белеет дом;
Надеждой снова ободренный,
Гарун стучится под окном.
Там, верно, теплые молитвы
Восходят к небу за него,
Старуха мать ждет сына с битвы,
Но ждет его не одного!..
«Мать, отвори! я странник бедный,
Я твой Гарун! твой младший сын;
Сквозь пули русские безвредно
Пришел к тебе!»
— «Один?»
— «Один!..»
— «А где отец и братья?»
— «Пали!
Пророк их смерть благословил,
И ангелы их души взяли».
— «Ты отомстил?»
— «Не отомстил...
Но я стрелой пустился в горы,
Оставил меч в чужом краю,
Чтобы твои утешить взоры
И утереть слезу твою...»
— «Молчи, молчи! гяур лукавый,
Ты умереть не мог со славой,
Так удались, живи один.
Твоим стыдом, беглец свободы,
Не омрачу я стары годы,
Ты раб и трус — и мне не сын!..»
Умолкло слово отверженья,
И всё кругом объято сном.
Проклятья, стоны и моленья
Звучали долго под окном;
И наконец удар кинжала
Пресек несчастного позор...
И мать поутру увидала...
И хладно отвернула взор.
И труп, от праведных изгнанный,
Никто к кладбищу не отнес,
И кровь с его глубокой раны
Лизал, рыча, домашний пес;
Ребята малые ругались
Над хладным телом мертвеца,
В преданьях вольности остались
Позор и гибель беглеца.
Душа его от глаз пророка
Со страхом удалилась прочь;
И тень его в горах востока
Поныне бродит в темну ночь,
И под окном поутру рано
Он в сакли просится, стуча,
Но, внемля громкий стих Корана,
Бежит опять под сень тумана,
Как прежде бегал от меча.
Последний бой. Убыхскому народу, истребленному в Кавказской войне, посвящается
- Последний бой. Погибель иль свобода
Иль рабство, иль сады на небесах.
Последний бой угасшего народа
И да поможет в этом нам Аллах!
Мужчинами нас горы породили,
Мужчинами мы будем здесь стоять
Ведь жить враги вовек нас не учили,
И не научат вовсе умирать!
Столетия кинжал не знает ножен,
Столетия багровы родники.
Последний бой. Кто духом вере должен
Пусть обнажит булатные клинки.
Всё то, чем мы когда-то дорожили
Всё то, что пронесли мы сквозь года
Отнял всё самодержец, царь России,
Но не отнимет честь он никогда!
Убыхия! Черкесии жемчужна,
Тебе не быть в пучине лет, одной
И коль проститься с жизнью будет нужно,
Мы мёртвыми останемся с тобой!
- Недолог был спич князя пожилого
В миг, пристигнув ногайкой скакуна
Он молнией рванулся на дорогу,
Дорогу, где в конце лишь смерть видна.
За ним убыхи - горстка, что решилась
Себя во славу храбрости отдать.
Последний бой. Врагу тогда не снилось,
Как можно духом силу побеждать.
Всё помешалось. Ярости владенье.
Гром залпов по долине не стихал
И гордецов последнее сраженье
Уруса в то мгновенье удивлял.
Казалось, что бессмертием дышали
Последние защитники земли
И падали убыхи, и вставали,
И с саблями на пушки снова шли.
Редел отряд, себя превозмогая,
Редел, сражаясь из последних сил
И каждый сын Отчизны, умирая
Двух - трёх врагов с собою уносил.
Последний бой. Он стих, как начинался
Внезапно, как весенняя гроза,
Никто в живых из горцев не остался,
Навеки вечные закрыли все глаза.
Кто сердцем с небесами не сроднился
Кто перед страхом поникал главой,
Тот не поймёт, что значит устремится
В последний, обречённый смертный бой.
Когда уже заведомо известно,
Что не взойдут Убыхии лучи
И не найти на целом свете места
Где можно было б счастье обрести.
Герои, безымянные герои
Последнее, что сделать вы смогли,
Для родины истерзанной войною -
Себя сполна ей в жертву принести!
Но не спасла вас храбрости безмерность
От полчища бесчисленных врагов,
Исчез народ, иссяк в борьбе безбрежной,
Ровесник и собрат седых веков.
И на зелёном знамени адыгов,
Где полумесяцем двенадцать звёзд,
Померкла навсегда звезда убыхов,
Под звонким ливнем материнских слёз.
Убыхия погибла не смирённой
И растворилась в омуте судьбы,
Но до сих пор искрится в небосклоне
Блестящий след померкнувшей звезды.
И не стереть его годам грядущим,
И не забыть исчезнувший народ.
Убыхия останется цветущей
Покуда память в нас о ней живёт!
БЕГЛЕЦ (Горская легенда)
Гарун бежал быстрее лани,
Быстрей, чем заяц от орла;
Бежал он в страхе с поля брани,
Где кровь черкесская текла;
Отец и два родные брата
За честь и вольность там легли,
И под пятой у супостата
Лежат их головы в пыли.
Их кровь течет и просит мщенья,
Гарун забыл свой долг и стыд;
Он растерял в пылу сраженья
Винтовку, шашку — и бежит! —
И скрылся день; клубясь, туманы
Одели темные поляны
Широкой белой пеленой;
Пахнуло холодом с востока,
И над пустынею пророка
Встал тихо месяц золотой...
Усталый, жаждою томимый,
С лица стирая кровь и пот,
Гарун меж скал аул родимый
При лунном свете узнает;
Подкрался он, никем не зримый...
Кругом молчанье и покой,
С кровавой битвы невредимый
Лишь он один пришел домой.
И к сакле он спешит знакомой,
Там блещет свет, хозяин дома;
Скрепясь душой как только мог,
Гарун ступил через порог;
Селима звал он прежде другом,
Селим пришельца не узнал;
На ложе, мучимый недугом, —
Один, — он молча умирал...
«Велик аллах! от злой отравы
Он светлым ангелам своим
Велел беречь тебя для славы!»
— «Что нового?» — спросил Селим,
Подняв слабеющие вежды,
И взор блеснул огнем надежды!..
И он привстал, и кровь бойца
Вновь разыгралась в час конца.
«Два дня мы билися в теснине;
Отец мой пал, и братья с ним;
И скрылся я один в пустыне,
Как зверь преследуем, гоним,
С окровавленными ногами
От острых камней и кустов,
Я шел безвестными тропами
По следу вепрей и волков.
Черкесы гибнут — враг повсюду.
Прими меня, мой старый друг;
И вот пророк! твоих услуг
Я до могилы не забуду!..»
И умирающий в ответ:
«Ступай — достоин ты презренья.
Ни крова, ни благословенья
Здесь у меня для труса нет!..»
Стыда и тайной муки полный,
Без гнева вытерпев упрек,
Ступил опять Гарун безмолвный
За неприветливый порог.
И, саклю новую минуя,
На миг остановился он,
И прежних дней летучий сон
Вдруг обдал жаром поцелуя
Его холодное чело.
И стало сладко и светло
Его душе; во мраке ночи,
Казалось, пламенные очи
Блеснули ласково пред ним,
И он подумал: я любим,
Она лишь мной живет и дышит...
И хочет он взойти — и слышит,
И слышит песню старины...
И стал Гарун бледней луны:
Месяц плывет
Тих и спокоен,
А юноша воин
На битву идет.
Ружье заряжает джигит,
А дева ему говорит:
Мой милый, смелее
Вверяйся ты року,
Молися востоку,
Будь верен пророку,
Будь славе вернее.
Своим изменивший
Изменой кровавой,
Врага не сразивши,
Погибнет без славы,
Дожди его ран не обмоют,
И звери костей не зароют.
Месяц плывет
И тих и спокоен,
А юноша воин
На битву идет.