СКАЗАНИЕ О НАРТЕ БАДЫНОКО

ЧЕРКЕСЫ (САМОНАЗВАНИЕ АДЫГИ) – ДРЕВНЕЙШИЕ ЖИТЕЛИ СЕВЕРО-ЗАПАДНОГО КАВКАЗА

ИХ ИСТОРИЯ, ПО МНЕНИЮ МНОГИХ РОССИЙСКИХ И ИНОСТРАННЫХ ИССЛЕДОВАТЕЛЕЙ, КОРНЯМИ УХОДИТ ДАЛЕКО ВГЛУБЬ ВЕКОВ, В ЭПОХУ КАМНЯ.

// реклама

Поиск

ВХОД

СКАЗАНИЕ О НАРТЕ БАДЫНОКО

Как Бадыноко ввел в Стране Нартов новый обычай

Был у нартов старый, но плохой обычай.

Когда мужчина становился таким дряхлым, что не мог уже вытащить тремя пальцами меч из ножен, не мог сесть без чужой помощи на коня, не мог натянуть лук, чтобы подстрелить дичь, не было уже у него силы, чтобы надеть на ноги ноговицы, чтобы держать грабли в руках, чтобы сложить копну сена, не было уже у него силы, чтобы не дремать, охраняя стадо, — сажали этого дряхлого старца в плетеную корзину и выносили из селения.

Выносили и поднимали на вершину Горы Старости. К плетеной корзине приделывали большие каменные колеса и пускали корзину вниз по обрыву — в пропасть..

Так поступали со стариками. И со старухами поступали точно так же.

Настало время, когда отец Бадыноко, Бадын, превратился в глубокого старца, дряхлого и бессильного.. Это не было удивительным, ибо и голову самого Бадыноко время успело немного посеребрить. Бадыноко любил своего отца, которого он узнал, уже будучи юношей, мучился из-за того, что должен своими руками столкнуть отца в пропасть, но что ему оставалось делать, если у нартов нарушение обычая считалось позором? Разве позор не страшнее смерти?

Скрывая свою печаль, сплел Бадыноко из хвороста корзину, посадил в нее отца, поднял Бадына на вершину Горы Старости, приделал к корзине два огромных каменных колеса и сказал:

— Отправляю тебя, отец, на гибель. Не меня вини, а нартский обычай. Прощай!  Цены и магазины еврозаборов под мрамор симферополя.

Бадын ничего не сказал в ответ, и от его молчания стало тяжелее горе Бадыноко. Он толкнул корзину, и она покатилась дорогой смерти. Все ближе и ближе она подходила к пропасти, все чаще и чаще билось сердце Бадыноко. У самого края пропасти корзина внезапно остановилась, зацепившись за пень. Ветер стал ее качать над бездной, белая борода Бадына развевалась на ветру, и старик не выдержал, засмеялся. Продажа деревянных коттеджей срубов. Продам сруб дома.

— Отец, чему ты смеешься? — спросил Бадыноко.

Бадын, не переставая смеяться, ответил:

— Я подумал, что, когда ты одряхлеешь и твой сын сбросит тебя с Горы Старости, твоя корзина тоже заце пится, быть может, за этот самый пень. Разве это не смешно?

Добрый смех отца, приговоренного к смерти, ранил Бадыноко в самое сердце. Он подбежал к отцу и сказал, как человек, принявший твердое решение:

— Пусть нарты делают со мной, что хотят, но я не отправлю тебя по дороге смерти!

— Если хочешь знать правду, сын мой, — ответил старик, — то я не очень большой охотник болтаться без дела на том свете. Верно то, что бесполезная жизнь — хуже смерти. Но разве я не в силах принести людям пользу? Я не могу работать, но зато могу думать!

Бадыноко вытащил отца из корзины, сбросил корзину в пропасть, а отца отнес в горную пещеру. Положив его на травяное ложе, он сказал старику:
Уголок здоровья в детском саду - уголок айболита в детском саду blago-crimea.ru.
— Отец! Здесь и живи, живи тайно, чтобы никто не узнал о тебе: иначе нарты разгневаются на меня за на рушение обычая. А я каждую неделю буду приносить тебе еду.

Так шло время. Бадын жил в пещере, а Бадыноко приносил ему каждую неделю пищу.

Случилось так, что не уродились плоды в Стране Нартов. И в следующем году плодовые деревья не дали урожая. И еще год прошел, а плодовые сады оставались голыми. Ни единого яблока, ни единой груши не было в нартских садах.

Однажды настал день, когда Бадыноко понес пищу отцу. Проходя мимо реки, он заметил три яблока, которые плавали в воде.

"Отнесу эти яблоки отцу", — подумал Бадыноко и влез в реку. Но яблоки нырнули в воду и исчезли. Бадыноко опечалился, и печаль не сошла с его лица даже тогда, когда он вступил в пещеру. Это заметил старый Бадын. Он спросил:

— Чем ты опечален, сынок?

— Взяла меня досада,— сказал Бадыноко.— Когда я шел к тебе, увидел я в реке три яблока. Хотел я их принести тебе, но едва я залез в воду, — яблоки исчезли.

— Не печалься из-за этого, сын мой. Только впредь не ищи яблок в реке. Ходи с поднятой головой, — най дешь яблоки.

Так поучал Бадын своего сына. Бадыноко простился с отцом. Долго бродил он по лесам и ущельям, бродил с поднятой головой. Забравшись в лесную чащу, он увидел яблоню и грушу. Они стояли у самой реки. На каждом дереве росло по одному плоду. Бадыноко сорвал оба плода и принес их нартам.

Обрадовались нарты, посеяли семена этих плодов, и снова яблони и груши расцвели на нартской земле.

Прошло много времени, и новое горе постигло нартов: начался падеж скота. Смерть унесла всех баранов, осталось только несколько овец. Испугались нарты: исчезнут с лица их земли все овцы и бараны, ибо как могут дать потомство оставшиеся овцы, если погибли все бараны?

Собрались нарты на свою Хасу, но ничего не могли придумать. Между тем овец становилось все меньше. Тревога охватила Страну Нартов. Boot late 2010 macbook air. Эту тревогу Бадын прочел в глазах своего сына, когда тот принес ему пищу. Старик спросил:

— Почему так пасмурен твой взгляд? Может быть, тебе надоело заботиться обо мне?

— Я радуюсь заботе о тебе,— ответил Бадыноко.— Но мало радости в Стране Нартов. Был падеж, погиб скот, осталось только несколько овец, но как они дадут потомство, если нет баранов?

— Не горюй, Бадыноко, — сказал старик. — По гони оставшихся овец на то место, где Амыш пас первых баранов. Увидишь, что через год овцы дадут потомство.

Бадыноко знал то пастбище, где давным-давно, когда на земле появились первые бараны, пас свою отару Амыш, покровитель животных. На это высокогорное пастбище и пригнал Бадыноко нартских овец.

Овцы понюхали землю, на которой паслись первые бараны — предки всех нынешних баранов, и спустились в селение. На следующий год каждая из них принесла по три, по четыре, а то и по пять ягнят. Так в Стране Нартов опять появились отары овец.

Прошло много времени, и снова горе посетило нартов: во время уборки урожая выпал небывалой силы град и побил все просо. Остались нарты без проса, даже без семян проса. Нарты не знали, как помочь своему горю.

У Бадыноко осталось еще с прошлого года немного проса. Он поджарил его и отнес отцу. Старый Бадын много лет жил в пещере, не видя друзей, вдали от нартов, и потому каждое посещение сына было для него радостью. Но увидев, что сын принес ему мало проса, он огорчился и сказал с обидой:

— Видно, я тебе надоел, если ты принес мне такую крохотную горсточку проса!

— Не обижайся, отец, — промолвил Бадыноко. — У нартов горе: град побил весь урожай проса, даже се мян у нас не осталось. Не знаем, как нам быть, что делать.

— Не надо горевать, — ответил Бадын. — Запряги волов и вспаши все дороги, по которым Тхаголедж возил первое просо, вспаши старый ток бога плодо родия.

Бадыноко запряг волов и поехал на ток Тхаголеджа, проехал по всем дорогам, по которым бог плодородия возил просо. Зерна проса, которые рассыпались после первой на земле молотьбы, дали чудесный урожай. Онлайн услуги юристов юридические онлайн услуги farafonov.kz. Снова появилось в Стране Нартов просо, и, собрав его, устроили нарты санопитие. Первую здравицу нарты произнесли в честь Бадыноко, спасшего Страну Нартов от гибели плодов, овец и проса. Воздав хвалу Бадыноко, нарты спросили его:

— Скажи нам, Бадыноко, как ты нашел яблоко и грушу, как ты устроил так, чтобы овцы дали потомство, хотя все бараны погибли, как ты получил обильный уро жай проса, не посеяв зерен?

Бадыноко вышел на середину Хасы Нартов и сказал:

— Нарты, не моя это заслуга!

— Чья же? — удивились нарты.

— Поклянитесь, что вы не разгневаетесь, не вы хватите мечей из ножен, и я вам поведаю всю правду.

Эти слова Бадыноко еще более удивили нартов, и они воскликнули.

— Клянемся!

— Тогда узнайте правду, — начал Бадыноко. — Во мне так сильна любовь к моему отцу, что я не мог убить его. Я скрыл его в пещере и каждую неделю приношу ему пищу. Это мой отец, белобородый Бадын, научил меня, как поступить, когда погибли наши плодовые сады, наш скот и наше просо. Если снова расцветают в Стране Нартов яблоки и груши, если снова пасутся на наших лугах отары овец, если снова собирают нарты обильные урожаи проса, то это не моя заслуга, а заслуга моего отца. Я только исполнял его мудрые советы. А если бы я спустил его с Горы Старости по дороге смерти, то мы лишились бы и плодов, и овец, и проса.

Выслушав Бадыноко, нарты воскликнули:

— Да продлятся твои годы, нарт Бадыноко, ты — гордость своего отца, гордость Страны Нартов!

Порешили нарты: отменить старый обычай, ибо он плох, не увозить дряхлых стариков на вершину Горы Старости, не бросать их в пропасть по дороге смерти, а лелеять их старость и слушаться их мудрых советов.

Так ввел Бадыноко в Стране Нартов новый обычай. Это был хороший обычай, и старики жили с тех пор до самого предела своей жизни, наставляя нартов мудростью и благословляя Бадыноко. Но сам Бадыноко не дожил до дней старости, ибо он погиб от стрелы коварного Джилахстана.

http://reva4ever.com/ creed millesime imperial creed millesime imperial.

Бадыноко и Шужей

Был храбрый нарт по имени Хижа. Дни свои он проводил в битвах с одноглазыми великанами. Он редко бывал дома, а когда возвращался, то всегда с победой и большой добычей — с табунами коней и стадами овец. С этим добром он поступал так, как надлежит поступать истинному нарту: раздавал коней и овец бедным нартам.

Из близких были у Хижи только жена и друг — Бадыноко. Детей у него не было.

Однажды жена ему сказала, что зачала ребенка. Хижа обрадовался и уехал в поход на одноглазых великанов. Прошли месяцы, жена родила Хиже сына, а Хижа не возвращался. Первенец его рос без имени: ждали возвращения отца.

Когда безыменному мальчику минуло два года, жена Хижи созвала друзей и сказала:

— Я все время надеялась, что Хижа вернется, а те перь затосковала: может быть, моего мужа нет в живых?

Друзья решили:

— Мы отправимся на поиски Хижи. Не найдем его — домой не вернемся.

Но они вернулись — без Хижи. Вернулись через год и принесли весть:

— Обошли все дороги, а не встретили Хижи. Будь он жив — нашли бы его. Нет его, значит, в живых. Будь он убит двоими, прошел бы об этом слух. Значит, убил его один человек.

Когда люди узнали, что Хижа убит, стали они приходить к вдове Хижи, — разделить ее горе, ибо велики и благородны были дела Хижи. Лучшие друзья покойного сказали вдове:

— Память о Хиже осталась не только в людских сердцах. Сын Хижи — это живая память об отце. На стало время дать мальчику имя. Назовем его Шужеем. А чтобы в имени сына жило имя отца, назовем мальчика Хижоко Шужеем: так мы приблизим дитя Хижи к нашим сердцам.

Друзья Хижи дали его сыну не только имя. Они дали ему, по нартскому обычаю, коня и воинские доспехи.

Так мальчик, будучи уже трехлетним, получил имя. Был он рослый и крепкий, угадывался в нем будущий нарт. Он был похож на Хижу, и потому мать любила его особенно горячо, не расставалась с ним, не выпускала со двора.

Однажды вышло так, что мать, хлопоча по хозяйству, не заметила, как Шужей выбежал на улицу. Он впервые увидел своих сверстников. Они играли в игру взрослых: боролись. Шужею тоже захотелось поиграть с ними. Он сразу одолел всех, — кости их захрустели в его руках. Мальчики рассердились:

— Если ты силен, как мужчина, почему ты вме шиваешься в игры мальчиков? Почему ты не ра зыщешь убийцу своего отца, если ты силен, как муж чина?

Шужей вернулся в дом и сказал матери:

— Мать, разреши мне повести моего коня на во допой!

— Единственный мой, — встревожилась мать, — что ты задумал? Тебе еще рано водить коней на во допой.

— Почему рано? Я не такой уж маленький, — оби делся Шужей. — Не бойся, ничего не случится с конем, и со мной ничего не случится, я буду достойным сыном своей матери.

Мать, чтобы не обидеть сына, разрешила ему повести коня на водопой. Тогда сын обрадовался и спросил:

— Матушка, где уздечка?

Мать смутилась, подумала: "Для чего сыну уздечка?" Желая узнать, как он ответит, она сказала:

— Кому нужен конь, тот найдет и уздечку.

Шужей ничего не произнес в ответ и направился к конюшне, вход в которую был завален абра-камнем. Мать подбежала к сыну прежде, чем он подошел к абра-камню, и сказала:

— Мальчик мой, коня с уздечкой не держат в ко нюшне. Когда конь в конюшне, на него надевают недоуз док. А уздечку хранят дома. Пойдем домой.

Дома открыла мать крышку сундука, достала уздечку с серебряными украшениями и дала ее сыну. Шужей сказал:

— Там, где уздечка, должно быть седло. Коня не дарят без полного снаряжения.

— Когда тебе потребуется полное снаряжение, оно найдется, — ответила мать. — А пока веди коня на во допой.

— Я поведу, матушка, коня на водопой, но сперва научусь седлать коня. Какая мать препятствует жела ниям сына? Дай мне седло.

— Тебя в седле не будет видно, — попыталась мать пошутить. — Ты еще поднять его не в силах, ты еще молод!

Но Шужей был так настойчив, а мать его так любила, что не могла ему отказать, вынула из сундука седло и дала его сыну.

Шужей, оттолкнув ногой абра-камень, вошел в конюшню. Он вывел подаренного коня, надел уздечку. Конь поднялся было на дыбы, но Шужей стал крутить ему уши, и так крепко, что конь задрожал от страха. Оседлав строптивого коня, Шужей сказал:

— Нехватает мне нагрудника и плети. Матушка, тебя почитают все нарты, к лицу ли будет тебе, если твой сын сядет впервые на коня без нагрудника и плети?

— Сын мой, — снова заволновалась мать, — без плети всадник не садится на коня, без мужского сердца отрок не годится во всадники. Ты еще мальчик. Что ты задумал?

— Не в первый раз я задумал повести коня на во допой, — ответил Шужей.

— Да благословит бог богов твой первый выезд!— воскликнула мать и вошла в дом. Вскоре она вышла с нагрудником и плетью. Шужей, надев нагрудник на коня и держа в руке плеть, вскочил в седло. Конь взметнулся до неба, и Шужей проджигитовал на нем между обла ков. Потом всадник опустился на землю и вспахал ее задними ногами коня. Спешившись, Шужей подошел к матери, чье сердце дрожало от страха и счастья, и спросил:

— Матушка, где мой отец?

— Я не знаю, где твой отец, — сказала мать. — Только в сердце моем живет тоска по нем.

— И в моем сердце тоска, — ответил Шужей. — Поэтому расскажи мне о моем отце. Мальчишки мне проходу не дают, кричат мне: "Где твой отец? Кто убил его?"

Мать повела сына в дом, посадила его рядом с собою и начала так:

— Твой отец пропал без следа. Я думала: вот вы растет мой сын, достигнет двадцати лет — дам я ему отцовского коня, отцовские доспехи, расскажу сыну, какие дела предстоит ему совершить.

У отца твоего было два походных коня — один у меня остался, было два набора боевых доспехов — один у меня остался. Я берегла для тебя серого коня в подземелье, боевые доспехи — в сундуке. Не достиг ты, мальчик мой, возраста всадника, не сможешь ты управлять серым конем, носить отцовские доспехи. Но как мне быть? Разве мать противится желаниям единственного сына? Поезжай. Но вперед послушай, что я тебе скажу.

Дам я тебе серого коня. Садись на него, за поводья не дергай, пусть серый конь бежит по своей воле: он будет твоим вожатым. Доедешь до развилины многих дорог, — сам никуда не сворачивай: конь выберет дорогу. А нужно будет коню — сам остановится, ты только ослабь немного подпруги, три раза приподними седло, протри рукой ему глаза. Ночью конь будет останавливаться только там, где останавливался твой отец. Встретишь на пути нуждающихся в помощи — помоги: так поступал твой отец. Не совершай бесчестных поступков, чтобы не дали тебе плохого прозвища. Серый конь приведет тебя к тем местам, где наездничали твой отец и его друзья-нарты. Не верю я, что твой отец погиб в бою с одноглазым: человек умнее великанов, человек всегда победит. Твой отец погиб не иначе, как от руки коварного спутника. В дом этого спутника и приведет тебя серый конь.

Мальчик мой, не надеюсь я на то, что увижу тебя, что вернешься ты: слишком ты молод. Телом ты силен, но духом еще слаб. Только вот что скажу тебе на прощание: не совершив подвига, не возвращайся. Доброго пути!

Шужей сел на серого коня и пустился в путь. Едет-скачет, а куда едет, куда скачет — не знает: серый конь — его вожатый. Не всадник выбирает место для дневки-ночевки, а конь.

Так, продолжая путь, достиг всадник горы. От подножья горы расходились две дороги. Одна, по которой скакал серый конь, вела вправо и опоясывала гору. Она показалась всаднику длинной. Другая дорога вела влево, к долине. Она показалась Шужею короткой. Шужей дернул за поводья, направил коня по дороге, ведущей влево. Серый конь не слушался, сворачивал вправо, но Шужей настоял на своем. Проскакав немного по избранной им дороге, Шужей вспомнил наказ матери.

— Что я делаю! — крикнул он и позволил коню скакать по своей воле. Серый конь круто свернул вправо, свернул по бездорожью, по склону горы, порос шему терновником. Пробравшись сквозь густые заросли терновника, конь вышел на дорогу, опоясывавшую гору. Взглянул Шужей на ноги коня и увидел, что они в крови: их ободрал колючий терновник. Юный всадник опечалился:

— Я нарушил наказ матери, не дал коню скакать по своей воле, и конь измучился из-за меня.

Подумав так, Шужей слез с коня, нарвал охапку мягкой и сухой травы и очистил ноги коня от колючек, очистил от крови. Сделав короткий привал, Шужей отправился дальше — туда, куда нес его серый конь.

Перед всадником простерлась необозримая долина, на которой бушевало многочисленное войско. Шужей решил въехать в самую гущу этого войска, как вдруг подбежали к нему две собаки. То были самиры. Всадник подумал: "Эти собаки принадлежат, видимо, какому-нибудь славному витязю", — и бросил собакам пищи из своих путевых припасов. Но собаки, не притрагиваясь к пище, проскочили мимо Шужея и вбежали в лес. Вскоре они появились снова. У одной была в зубах горстка травы, у другой — многолиственная веточка. Они опять проскочили мимо всадника и убежали в лес.

Хижоко Шужей продолжал свой путь, но вдруг подумал: "Эти собаки, наверно, нуждаются в помощи. Мать наказывала: "Не оставляй тех, кто попросит тебя помочь им". Надо исполнить наказ матери, нельзя мне осрамить имя моего отца!"

Шужей стегнул коня и направился вслед собакам. За все время пути он в первый раз ударил серого коня, и конь полетел как молния, изрыгая изо рта пламя. Конь привел всадника к холму, возвышавшемуся недалеко от нартского селения. На холме лежал витязь, истекавший кровью. Над ним склонились две собаки-самиры. Гнедой конь стоял рядом и жалобно ржал. Шужей подъехал к раненому, быстро спешился и спросил:

— Чему могу тебе помочь?

Раненый застонал и промолвил:

— Раздень меня и приложи к моим ранам траву и листья, что держат собаки в зубах.

Шужей приложил к ранам витязя целебные листья и травы. Вдруг он услыхал над головой шум. Два могучих орла спустились на землю и обрызгали раненого водой: они принесли живую воду в своих клювах. К витязю вернулась прежняя сила. Он вскочил на гнедого коня и воскликнул:

— Поедем вместе, юный седок. Если из тебя вый дет настоящий мужчина, то твой конь окажется истин ным скакуном.

Неизвестный витязь врезался в бесчисленное войско, заполнявшее долину, и стал рубить мечом налево и направо. Шужей въехал с другого конца, и оба всадника, зрелый и юный, уничтожили огромное войско. Только один отряд уцелел и обратился в бегство. Витязь погнался за этим отрядом, а Шужей последовал за витязем. Но Шужею не пришлось вступить в битву: витязь истребил весь отряд и вернулся назад. На холке его коня лежала добыча: женщина. Шужей, приблизившись, увидел, что она уже не молода. Он спросил витязя:

— Ты взял эту женщину в плен или освободил ее из плена?

Витязь ответил:

— Войско чинтов, которое мы сейчас истребили, пришло сюда из-за этой женщины. Но мы развеяли на дежды чинтов. А тебя прошу я: будь моим гостем, от дохни в моем доме, узнаем друг друга.

— Да будет наша встреча к счастью! — сказал Шужей. — Но я в пути, мне надо ехать дальше.

— Не минуй дома того, кто тебя приглашает, и твой путь будет счастливым.

Сказав так, неизвестный витязь привел Шужея в нартское селение, в свой дом. Он отвел женщину на женскую половину дома, а Шужея пригласил в кунацкую.

Хозяин и гость стали вместе охотиться. Неизвестный витязь был искусным охотником. Ничто не уходило от его стрелы из того, что замечали его глаза. Он учил Шужея мужеству, выносливости, учил его нарт-ским обычаям и нартской охоте. Так прошло несколько дней.

* * *

Ночью, в постели, Шужей вспомнил слова матери: "Твой отец погиб от руки коварного спутника. В дом этого спутника и приведет тебя серый конь".

И Шужей подумал: "Я не мешал серому коню, он скакал по своей воле и, наконец, привел меня в этот дом. Хозяин дома и есть убийца моего отца!"

Утром пришел к нему неизвестный витязь и сказал:

— Юноша! Ты исцелил меня от ран, ты помог мне одолеть чинтское войско. Благодарю тебя.

— Я не сделал ничего такого, что заслуживало бы твоей благодарности. Я исполнил нартский обычай: по мог нуждающемуся в помощи. И ты исполнил нартский обычай: сделал спутника своим гостем. Теперь назовем друг другу свои имена, — сказал Шужей.

Витязь ответил:

— Я-то хорошо знаю тебя: я узнал тебя по твоему серому коню. Но ты меня можешь и не знать: очень ты еще молод годами. Я — нарт Бадыноко. Чинты — закля тые враги мои и моей матери. Когда они напали на страну нартов, моя мать уничтожила их войско. Не успо коились чинты, напали еще раз. Тогда я их уничтожил. Пришли они в третий раз, но мы с тобой их истребили. Женщина, которую они взяли в плен,— моя мать. Ты мне помог, и я спас ее от мести чинтов. Не посетуй на то, что не спросил тебя сразу — кто ты, откуда ты родом. Но я узнал серого коня Хижи, я знал, что ты поедешь на поиски своего отца.

Тогда Шужей крикнул:

— Это ты убил моего отца, ты, Бадыноко!

— Нет, я не убил твоего отца, — сурово промол вил Бадыноко. — Я всегда любил его, мы были дру зьями.

— Нарты говорят: если бы Хижа был убит двоими, то об этом пошел бы слух. Значит, Хижа убит одним спутником. Мать моя говорит: в дом этого спутника, сын мой, приведет себя серый конь отца. И вот я в твоем доме, Бадыноко! — воскликнул Шужей и обнажил меч.

— У отца твоего не было двух спутников: я был: его единственным спутником, — сказал Бадыноко.

— Тогда открой, нарт Бадыноко, всю правду: кем убит мой отец? Выхода у тебя нет: солжешь — за ложь убью, скажешь правду — убью за правду, ибо правда в том, что ты убил моего отца!

Бадыноко и эти слова Шужея встретил спокойно и сказал:

— Вот правда: выслушай ее, и ты будешь знать, что тебе делать. Ты потерял отца, а я верного друга, и мое горе не меньше твоего горя. Я, как и ты, искал Хижу, искал долго, скакал по его следам, но не нашел его, хотя и сейчас ради Хижи готов я отдать свою го лову. Вот что я знаю о его гибели.

Мы с Хижей были друзьями, и потому у нас были общие враги. Долго мы не могли одолеть одного великана — врага не только нашего, но всех людей. Наконец мы нашли его слабость (иначе и быть не могло, ибо следили мы за ним безустали) и сразили великана. Сразив, мы угнали табун его коней из породы альпов. Я поскакал впереди табуна, Хижа — позади. Так, скача, мы встретили молодого всадника. Он приветствовал меня: "Да умножится твое стадо, нарт Бадыноко!" — "Да продлится твоя жизнь, юноша! — сказал я. — Выбирай любого коня".

Но всадник проехал мимо меня. Поравнявшись с Хижей, он произнес то же приветствие, и Хижа ответил ему, как я: "Выбирай любого коня, юноша!" Всадник приблизился к нему, но вместо того чтобы пожать ему руку, он схватил шапку Хижи и ускакал. "Проклятый, на что тебе моя шапка!" — крикнул Хижа и помчался за всадником. А я помчался за Хижей. Но Хижа не мог догнать всадника, а я — их обоих. Я отстал от них, и настолько, что уже с трудом различал их. Вдруг я увидел, что Хижа поравнялся с всадником. Всадник остановился, выхватил Хижу из седла и унес его.

"Э-эй, теперь не в шапке дело: всадника похищают!" — подумал я и поскакал быстрее. Конь похитителя взвился в облака. Я помчался следом, помчался так, что не видел над собой неба, а под собой — земли. Так я заехал в междуморье. Следы коня всадника привели меня к берегу моря: в море они терялись.

Несколько дней я искал переправы, но не нашел ее. Припасы мои кончились. Я стал охотиться, но вскоре перебил всю дичь. Тут выпал снег. Не стало пищи моему коню. Чтобы спасти его от голодной смерти, я вернулся. На дороге встретил я множество лошадей. То разбежался угнанный нами табун. Собрав лошадей, я пригнал их домой.

Когда я отдохнул немного, а конь мой окреп, я вычистил свои доспехи и опять направился на поиски Хижи. Я запомнил то место на берегу моря, где терялись следы похитителя. Чтобы песок не занес следы, я сложил там кучу камней. Прибыв туда, я опять начал искать переправу. Искал каждый день, искал целый год — не нашел. За весь этот год ни один человек не переправился с того берега, не появлялся на этом берегу.

Слушай, Хижоко Шужей! Пусть убьют меня за смерть твоего отца, — это будет для меня радостью, ибо в сердце моем печаль о Хиже. Твой отец был мне верным другом, — а что на земле выше, чем дружба? Я вижу, что ты достойный сын своего отца, что ты можешь найти Хижу. А когда так, пусть я погибну. Если ты мне веришь, то отправимся на поиски вместе. Если ты не веришь мне — сделай то, что считаешь нужным сделать.

— Отправимся на поиски вместе, — сказал Шужей и спрятал в ножны меч.

Мать Бадыноко приготовила им все, что нарты берут с собой в дорогу, и всадники сели на коней. Когда выезжали со двора, Хижоко Шужей занял место слева от Бадыноко, ибо по обычаям нартов младший всадник должен был находиться слева от старшего спутника. Но Бадыноко сказал:

— Твой отец всегда скакал справа от меня, ибо был намного старше. Теперь ты стал на место своего отца, поэтому ты должен находиться справа.

Шужей не согласился.

— Бадыноко, — сказал он, — ты уважал моего отца за старость и знал свое место. Я тоже знаю свое место. Недаром и ты, и моя мать научили меня нартским обычаям. На этот раз я не послушаюсь тебя.

Всадники поехали: Бадыноко — справа, Шужей — слева. Прибыли они в междуморье. На берегу моря они увидели кучу камней. Здесь терялись следы похитителя Хижи.

— Что будем делать, Шужей? — спросил Бады ноко. — Переправы нет.

— Скажу тебе так, Бадыноко, — ответил Шу жей. — Всадник, похитивший моего отца, переправился в этом месте через море, а он был мужчиной, — как я и ты. Переправлюсь через море и я, а ты жди меня на берегу, пока не кончатся твои припасы. Когда припасы кончатся, а я не вернусь, — уезжай.

— Запомни, мой спутник, — сказал Бадыноко, — если придется переправляться через море, то я въеду первым, а потом — ты.

Шужей, подумав, ответил:

— Согласен. Ты — старший, тебе и почет: изведай опасность первым.

Всадники подтянули подпруги, подобрали полы своих бурок, взяли в руки путевые припасы, сложили свои плети и вступили в море: впереди — гнедой конь Бадыноко, позади — серый конь Шужея.

Оказалось, что Шужей был прав. Всадники переправились через море, как переправился некогда похититель Хижи. Они выбрались на сушу. Берег был обрывистый. Всадники решили, что им надо дать отдых своим коням и самим отдохнуть. Они выжали воду из бурок, потников и бешметов, высушили их на солнце и, отдохнув, пустились дальше. Вверх вела узкая тропинка. На ней то возникали, то терялись чьи-то следы. Но тропинка была так крута, что кони не могли ступать по ней. Спутники решили подняться наверх, держа коней в поводу.

Подъем был очень труден. Ноги коней скользили, не было за что уцепиться, и кони тянули всадников вниз. Но спутники упорно шли вперед, а тут и легче стало. Появились на пути огромные камни, между которыми росли редкие травинки. Кони, упираясь ногами в эти камни, цепляясь зубами за редкие травинки, медленно поднимались на вершину хребта.

Глазам нартов открылась широкая равнина. Здесь жили люди, ибо росли плодовые деревья, в высокой траве паслись кони, вдали виднелось возделанное поле. Но людей не было видно.

Пламя вспыхнуло в сердце Шужея: он прибыл туда, где, быть может, был убит его отец! Он сказал об этом своему спутнику. Бадыноко молвил в ответ:

— Ты еще очень юн, Шужей, ты горяч, огонь мести горит в твоем сердце, великое горе жжет твою душу, молодость торопит тебя выказать свою отвагу. Но не торопись, Шужей, не торопись! Не убивай тех, кто не заслуживает смерти. Подумай сам: что было бы, если бы ты убил меня, когда гостил в моем доме? Кто бы тебе рассказал о том, как исчез твой отец, кто бы тебя привел сюда? Убить врага ты всегда успеешь, и я тебе помогу, — для того я и поехал с тобой. Но прежде, чем обнажить меч, спроси у меня совета.

— Я буду слушаться тебя во всем, ибо ты — старший, — сказал Шужей. — Но трудно мне сдерживать себя, ибо я думаю о своем отце, и сердце мое пылает.

Спутники сели на коней и поскакали. Они проехали равнину, достигли снежных горных вершин, миновали их и увидели старый большой каменный дом, огороженный плетнем из колючего терновника. Всадники подъехали к воротам. На дворе стояла коновязь, похожая на огромное сучковатое дерево.

* * *

Из дома вышла девушка с платком на голове. То была редкостная красавица. Она приветливо улыбнулась, открыла ворота и впустила всадников во двор. Когда Шужей спешился, она подошла к нему так близко, будто хотела обнять его, протянула руку и взяла у него плеть.

— Добро пожаловать, Хижоко Шужей, будь го стем! Да продлятся годы нарта Бадыноко, ибо он со гласился стать твоим спутником. Ваш приезд — боль шая радость для нас: теперь успокоятся наши сердца. Заходите в кунацкую, отдохните с дороги, — она ведь была нелегкой.

Сказав так, девушка вошла в дом. Всадники, удивленные ее словами, вошли в кунацкую. Шужей сказал:

— Ты, нарт Бадыноко, спас землю нартов от наше ствия чинтов, ты был во многих краях, да и прожил на свете много. Не мудрено, что девушка знает тебя. Но как она могла узнать мое имя —имя безвестного юноши?

Бадыноко ответил:

— Еще раз скажу тебе, Шужей: не торопись. Может быть, то, что мы узнаем от этой девушки, принесет нам пользу. А если нас постигнет неудача и нам придется взяться за оружие, то я буду в битве рядом с тобой.

— Хорошо, пусть будет по-твоему, — сказал Шу жей. — Ты старше меня, ты лучше меня, ибо ты спас землю нартов от врага. Я буду во всем тебе повино ваться.

Пока они так разговаривали, из большого дома вышла девушка. В руках ее был круглый столик с угощением. Она несла этот столик в кунацкую. В это время во двор въехал молодой всадник. То был ее брат. Девушка поставила столик с угощением на землю и вбежала в кунацкую. Она сняла с головы платок и протянула его между собой и Шужеем. Предупредив своего юного спутника, Бадыноко сказал:

— Девушка, не тревожься, я исполню твое же лание.

Девушка поклонилась и вышла. Брат ее успел уже спешиться. Конь его был взмылен, пот капал с него, он был так худ, что, казалось, мог пройти сквозь стремя. Лицо седока тоже было покрыто потом, видно было, что он устал.

Девушка подошла к брату и сказала.

— Нас посетило счастье, к нам приехал Хижоко Шужей!

Усталый седок обрадовался, воскликнул:

— Твои слова — большая радость для меня. На снежных вершинах гор я видел издали двух всадников, и не мог понять, кто они такие. Теперь я понял. Их приезд — благо для нас.

Брат и сестра вошли в кунацкую. Гости приветствовали джигита, как хозяина, а Бадыноко пристально взглянул на него. Молодой хозяин сказал:

— Нарт Бадыноко, я не раз встречал тебя, но ты не смотрел в мою сторону, ибо не знал меня. Я счаст лив, что вижу тебя в своем доме!

Потом он обратился к Шужею:

— Да продлятся твои годы, Хижоко Шужей! Добро пожаловать, будь нашим гостем: мы давно ждем тебя.

Потом он спросил сестру:

— Помнишь ли ты о том, что желанные наши гости прибыли издалека, что они устали?

Сестра поняла брата:

— Угощение давно готово, но как я могла внести столик в тот миг, когда ты приехал? Разве ты забыл обычай нартов? Я ждала, чтобы ты, хозяин, сперва приветствовал гостей.

Шужей подумал: "Эти люди соблюдают обычаи нартов, стало быть, они нам не будут врагами..."

Брат и сестра внесли столик, предложили гостям умыться. Бадыноко умылся, а Шужей не подошел к кувшину.

— Почему ты не умываешься? — спросила его де вушка.

— Не умываюсь, потому что не заслуживаю я того, чтобы сесть за один стол с нартом Бадыноко. Не подо бает мне такая честь.

Так отвечая, Шужей то краснел, то бледнел. Девушка заметила это и обратилась к Бадыноко:

— Бадыноко, разрешишь ли ты нам отвести этого джигита в большой дом?

— Разрешаю, дочка, — сказал Бадыноко. — Шу жей, ступай за хозяевами.

— Повинуюсь, — ответил Шужей, — ибо ты меня дурному не научишь.

Брат и сестра вышли из кунацкой и привели Шужея к дверям большого дома. Отвалив с помощью Шужея абра-камень, они вошли вместе с Шужеем в дом и снова закрыли вход абра-камнем. Пройдя через три комнаты, они растворили перед Шужеем дверь и впустили его в четвертый покой, а сами остались за дверью.

Покой, в который вступил Шужей, был богато убран. На серебряном ложе восседал старик с длинной белой бородой. Перед ним стоял столик со всевозможными яствами и лакомствами, Шужей поклонился и сказал:

— Да будет счастливым твой день, добрый старец!

— Да продлятся твои годы, сын мой, — ласково ответил старик. — Садись, добрый джигит.

— Я могу и постоять, добрый старец, я еще мо лод, — сказал Шужей.

Старик спросил:

— Откуда ты прибыл, джигит, как ты добрался до этого края? До сих пор только двое заходили ко мне: брат и сестра. Других людей я давно не видел. Кто же ты, джигит, чей ты, откуда родом?

— Я впервые в этом доме, — сказал Шужей. — Я тоже не знаю, чей это дом, собираются ли в нем ста рики, приходят ли сюда молодые. Не знаю я и того, добрый старец, кем ты приходишься джигиту и девушке, которые приняли нас, как хозяева. Ты спрашиваешь: "чей я?" Хотя и не подобает мне хвастаться именем моего отца, но я назову тебе его: моего отца зовут Хижа.

Белобородый старец слегка улыбнулся и молвил:

— Если так, добрый джигит, то садись в кунацкой рядом со своим спутником: так будет лучше для тебя.

— Тогда, если на то будет твоя воля, я выйду, — сказал Шужей. — Да будет твоя старость счастливой!

Шужей вышел из покоя старца. Брат и сестра снова привели его в кунацкую и спросили:

— Что ты увидел в том покое, джигит?

Шужей с восторгом рассказал о добром белобородом старце, о богатом убранстве его покоя.

Тогда спросил Бадыноко:

— Был бы ты доволен, если бы твой отец жил в таком же покое, питался такими же яствами?

— Если бы я мог так служить своему отцу, так ле леять его старость, то я был бы счастлив! — ответил Шужей.

— Ты можешь быть счастлив, — сказала де вушка.— Тот белобородый старец—твой отец, мой друг Хижа.

— Да продлятся годы моего отца, исчезло мое горе! — воскликнул радостно Шужей. — Я мечтал найти хотя бы останки отца, а нашел его самого живым и здоровым. Велико мое счастье, велико счастье моей матери и всех друзей Хижи!

Молодой хозяин сказал:

— Когда поедим, я поведаю вам обо всем, что про изошло.

И вот что он поведал гостям.

* * *

— Ты, нарт Бадыноко, и ты, Хижоко Шужей, — слушайте мой рассказ. Я расскажу вам всю правду. Только не перебивайте меня.

"Было нас семь братьев и одна сестра. Я — младший из братьев. С тех пор как мои братья научились седлать коней, не было одноглазого великана, которого они бы не одолели, не было крепости, которую они бы не взяли. Не стало в наших краях такого, кто посмел бы помериться с ними силой. Тогда старшие братья, видя, что они не могут проявить свое мужество на той земле, где родились, решили отправиться в дальние края.

В одном из чужих краев жили шестеро братьев — одноглазых великанов, шестеро притеснителей и разбойников. Мои братья начали с ними борьбу. Но великаны были сильней и убили одного за другим шестерых моих братьев. Сами же они лишились только троих братьев.

Я был в ту пор еще так молод, что не участвовал в битвах. Когда же я возмужал и окреп, решил я стать мстителем за старших братьев. Собрал я отряд из нартов, и мы напали на моих врагов — одноглазых великанов. Почти все нарты пали в борьбе, а победить одноглазых нам не удалось. Остался я, наконец, один против трех великанов. Оказалось, что они меня щадили, так рассуждая: "Если мы его убьем, это будет для него легким наказанием. Пусть он живет, но зато всю жизнь свою пусть проведет в мучениях. Мы можем похитить его сестру, но это — не самое большое горе: рано или поздно, а сестра его выйдет замуж, покинет его дом, и он готов к тому, чтобы с ней расстаться. Надо похитить его мать, — это будет большое горе. Мать мы сделаем нашей рабыней, а он, чтобы не разлучаться с ней, тоже станет нашим рабом, и так, Б позоре и муках, проживет всю жизнь. А мы будем, глядя на него, радоваться и торжествовать, ибо нет для нас, иныжей, большей радости, чем человеческое горе!"

И похитили одноглазые мою мать.

Ярость увеличила мою силу и отвагу, я опять собрал нартов и пошел на одноглазых великанов. Но иныжи убили всех моих соратников. Я тоже искал смерти, но враги не хотели убивать меня: они щадили меня для того, чтобы смерть не избавила меня от горя, и горе мое было велико. Не раз я обращался к землякам с просьбой: "Пойдемте на иныжей!" Но никто не соглашался, никто не хотел итти на верную гибель. Да и мало мужчин осталось у нас после битвы с иныжами. Я пришел в отчаяние.

Жил в наших краях старик Уорсарыж, богатый годами и хитростью. Я обратился к нему за советом. Что мне еще оставалось делать? Уорсарыж подумал и сказал:

— Трудно тебе помочь. Есть, правда, одна хит рость. Если сумеешь ее применить, то, быть может, до стигнешь желаемого. Не сумеешь — останешься при своем горе.

— Сказывай свою хитрость, — обрадовался я. Уорсарыж начал:

— На том берегу моря живет нарт Хижа. Ты дол жен похитить его. Жена Хижи беременна мальчиком, который родится в отсутствие своего отца. Мальчика назовут Хижоко Шужей. Хижа — могучий витязь, вели кой силой обладает и его жена, но мальчик, который родится от них, превзойдет силой и мать и отца: никто не сможет одолеть его. Наступит день, когда он и нарт Ба дыноко отправятся на поиски Хижи. Так как Хижу похи тишь ты, то они неминуемо достигнут твоего дома. Если у тебя хватит мужества поведать гостям всю правду и если Бадыноко и Шужей, вместо того чтобы наказать тебя, захотят тебе помочь, то иныжи будут уничтожены.

Слова хитреца повергли меня в печаль. Я воскликнул:

— Ну, не проклят ли я судьбой? Не разорвется ли мое сердце от горя, пока вырастет мальчик, который сей час находится во чреве матери? Не позор ли для меня, что я должен, ради своего дела, похитить почтенного че ловека, заставить страдать его сына, его жену и друзей?

— Такова уж твоя судьба, — ответил Уорса рыж. — Сам ты не одолеешь великанов. Из-за тебя по гибли в борьбе с ними славнейшие витязи этого края. Хочешь ты или не хочешь, а кроме Бадыноко и Шужея, никто не победит одноглазых, кроме Бадыноко и Шужея некому наказать иныжей за смерть твоих братьев.

Что мне было делать? Отправился я в тот край, где жил Хижа. Ты знаешь, нарт Бадыноко, как мне удалось похитить отца Шужея, — ведь это произошло на твоих глазах. Я это сделал так быстро, что ты не успел догнать меня. С тех пор Хижа находится в моем доме. Я знал, что Хижа — могучий витязь, и поэтому держал его взаперти, завалив вход в дом абра-камнем неслыханной тяжести. Иначе Хижа убил бы меня.

Хижоко Шужей! Ты сам видел, в каком довольстве я содержу твоего отца, каким почетом он окружен. Ты можешь мне на это сказать: "Какое дело моему отцу до твоего горя?" Так сказав, ты будешь прав. И если ты хочешь убить меня, то я готов. Но я знаю, Шужей, что ты умен и благороден, — иначе не был бы ты сыном Хижи. Я знаю, что витязь Бадыноко, в котором сосредоточено все мужество нартов, — лучший из людей. Зная это, я надеюсь на вас. Я надеюсь, что вы поможете мне отомстить иныжам. Я повинуюсь вашему решению, нарты".

Брат замолк, сказала девушка:

— Хижоко Шужей, дорогой наш гость! Когда я вошла в кунацкую, я протянула между нами — между мной и тобой — платок. Это означало, что я обратилась к тебе с просьбой, а просьба моя была в том, чтобы ты выслушал моего брата без гнева, чтобы ты понял и по стиг наше горе...

Тогда заговорил Бадыноко:

— Я понял эту просьбу и, не зная еще, легко ли нам это будет, или тяжело, согласился ее исполнить. Потому я и сказал девушке, чтобы она не тревожилась. Теперь пусть назовут нам то место, где живут прокля тые великаны, и мы поедем.

— Будет это дело тяжелым или легким, оно касается меня одного, — сказал Шужей. — Из-за на шего молодого хозяина отец мой перенес много горя, а еще больше горя перенесла моя мать. Но раз хозяин возложил всю надежду на меня, и надежду эту лелеял с тех пор, как я находился во чреве матери, то я один исполню его просьбу. Назовите мне место, где обитают враги, и я тронусь в путь. Больше я ничего не скажу.

— Зато скажу я! — воскликнул Бадыноко. — С того дня, как мы выехали вместе на поиски твоего отца, я ни разу не покидал тебя. Не покину и теперь: я должен увидеть, Шужей, каков ты в бою с велика нами. Мы не знаем, где живут одноглазые, мы впервые в этих краях. Поэтому с нами должен отправиться молодой хозяин. Втроем и поедем.

— Я согласен, но при одном условии, — возвысил голос Шужей. — Мы поедем втроем, но дело решу один я: вы не должны помогать мне.

— Хорошо, — согласился Бадыноко, а молодой хозяин вышел из кунацкой и вскоре вывел во двор трех резвых коней, оседланных походными седлами. Де вушка привязала к седлам дорожные припасы. Ее браг вошел в кунацкую и сказал:

— Поедемте, друзья, если вы готовы.

Шужей посмотрел в окно и увидел, что на дворе нет его серого коня. Он спросил хозяина:

— Почему не оседлан мой конь?

— Не прогневайся на то, что я скажу, — ответил молодой хозяин. — Твой конь, родившийся на том бе регу моря, не одолеет наших дорог. Не одолеет он и коней одноглазых великанов. Мои кони — той же по роды, что и кони иныжей, поэтому я и оседлал их.

— Нет, — сказал Шужей. — Ты и Бадыноко сади тесь на этих оседланных коней, а для меня оседлай моего серого. Ни один конь не совершит того, что со вершит мой серый скакун.

Молодой хозяин открыл конюшню и вывел серого коня. В это время выбежал из конюшни и гнедой конь Бадыноко и вложил морду в руки своего хозяина. Бадыноко сказал, лаская коня:

— Поеду только на гнедом.

Молодой хозяин вынес седла Бадыноко и Шужея и сел на своего коня. Вскочили в седла и Бадыноко и Шужей, и трое всадников, простившись с девушкой, тронулись в путь.

* * *

Мало ли, долго ехали, а прибыли они к дому одноглазых великанов, притеснителей и разбойников. Дом был окружен изгородью из терновника. Молодой хозяин сказал:

— Здесь были убиты мои старшие братья, здесь томится в рабстве моя страдалица-мать. Пока иныжи разбойничают, моя мать, их рабыня, готовит им еду: целого быка. Бык должен быть готов как раз к приезду иныжей. Если мясо слишком горячо — одноглазые из бивают мою мать, если мясо остынет—избивают снова. А если одноглазые не насытятся — беда моей матери! А иныжи, съев в один присест тушу быка и несколько сотен пирогов, заваливаются спать. Пока они спят, мать снова готовит им пироги и тушу быка. Не поспеет мать, или мало будет мяса, — изобьют ее одноглазые. В та ких муках живет она, а я не могу ей помочь, и слезы душат меня.

Слова хозяина обожгли сердце Шужею. Он сказал:

— Войду в дом. Если одноглазые дома, то дело решится быстро. Если их нет — буду ждать. Если ты, Бадыноко, хочешь видеть, каков я в битве с иныжами, то отсюда ты хорошо увидишь.

Бадыноко возразил:

— Не считай мои слова обидой для себя, но одного я тебя не пущу. Мы поехали втроем, и втроем мы дол жны вступить во двор одноглазых. Я перескочу через изгородь первым, за мной — наш молодой хозяин. Мы найдем место, где нас не увидят, а мы оттуда увидим все. Потом перескочишь через изгородь ты, Шужей. И я обещаю: пока ты не позовешь нас на помощь, мы не вступим в битву.

— Твои слова, Бадыноко, для меня — закон! — сказал Шужей.

Когда его двое спутников перескочили через колючую изгородь и притаились в укромном месте, он переправился сам. Привязав серого коня к коновязи, он пошел к дому. Женщина-рабыня, находившаяся у очага, увидела его и воскликнула:

— Тха, владыка богов, зачем ты так наказал меня! Вот приехал молодой джигит, приехал, не зная, что попал в логовище иныжей. Как я накормлю его, если иныжи трясутся над каждым куском мяса? А не на кормлю его — позор мне, ибо разве можно не накор мить гостя?

Так горевала рабыня, подкладывая дрова в очаг. Подошел к ней Шужей. Она заплакала:

— Горе тебе, джигит, зачем ты явился сюда? Явился ты с целью или забрел сюда случайно, не зная, что попал к одноглазым великанам, разбойникам и при теснителям, страшным силачам? Чем я могу тебе по мочь? Если ты голоден и я дам тебе пирога, то иныжи изобьют меня: они знают, сколько пирогов я пеку каж дый день, и когда приезжают, то считают и пересчиты вают их. Горе тебе, джигит, горе и мне, рабыне!

— Не плачь, матушка, — сказал Шужей. — Я при шел сюда с целью. Я ищу как раз тех иныжей, о которых ты говоришь. Если счастье будет со мной, то я уничтожу притеснителей и верну тебя домой, к твоим детям, ма тушка.

— Ты меня назвал матерью, — сказала женщина,— и я тебе отвечу, как родному сыну: вернись обратно, сынок! Ты погибнешь от одного удара иныжа, как погибли шестеро моих сыновей, как погибло множество нартов, желавших вызволить меня из рабства. Ты еще совсем дитя, сын мой, и каково мне будет, когда тебя убьют на моих глазах? Пусть лучше умру я, старуха, чем ты, в расцвете сил. Вернись обратно, вернись не по дороге, а по бездорожью, чтобы не встретиться с одноглазыми, не то—погибнешь!

— Мать моя, — ответил Шужей, — я выслушал тебя. Теперь выслушай меня. Я как раз из тех, которые не бегут от битвы с врагом. Я не покину в страхе и втайне этот двор: я пришел сюда, чтобы измерить силу одноглазых.

Шужей воткнул в котел огромную двурогую вилку и достал оттуда целую ногу быка. Насытившись бычьей ногой и закусив пирогами, он бросил кости назад в котел и, в ожидании одноглазых, прилег в соседней комнате, на богатом ложе.

В полдень возвратились домой великаны. Весь последний переход они скакали с открытыми ртами: проголодались обжоры. Так, с раскрытыми ртами, они и въехали во двор. Каждый увидел своим единственным глазом серого коня Шужея. Они подумали:

"Конь — не нашей породы, но мы эту породу знаем. Кто же сидит на коне? Не сын ли нашей рабыни приехал, чтобы побыть с матерью? Это хорошо; будет у нас второй повар!"

Вошли одноглазые в дом и увидели: лежит на их ложе какой-то нарт, лежит, будто не видит их. Младший великан, самый большой обжора, побежал к очагу, а старший крикнул:

— Эй, малыш, откуда ты взялся? Ты занял нашу коновязь, вошел без спросу в наш дом и развалился на нашем ложе. Ты глуп, что ли? Не слыхал разве о нас, о братьях-иныжах?

Пока он так кричал, вернулся младший иныж. Рот его был раскрыт, единственный глаз пылал. Он крикнул:

— Кто-то съел наши пироги, съел целую ногу быка, а кости бросил обратно в котел. Рабыня наша не осмелилась бы так поступить. Вот виновник! — и он показал на Шужея.

— Слушай ты, малыш! — разозлился старший. — В своем ли ты уме? Как это ты вздумал расковырять нашу еду? Ты своими руками вынесешь со двора навоз от твоей грязной лошади!

Хижоко Шужей, не вставая с места, ответил твердыми словами:

— Вы думаете, иныжи, что если вы сильны, то вам должны принадлежать горы и долы? Если вы нена сытны, то должны грабить и убивать людей? Я не заблу дился, когда забрел к вам. Я прибыл с целью. А ка кова эта цель, я скажу вам, когда вы поедите: иначе вы все равно ничего не поймете, — знаю вас, обжор! Идите наполните свое брюхо, а потом приходите ко мне. Пого ворим.

Одноглазые пришли в ярость, крикнули:

— Нам не до еды, говори сейчас: что ты задумал?

— Не стану с вами разговаривать, пока вы не на едитесь, — сказал Шужей. — Наш разговор приведет к битве, так что лучше набейте брюхо мясом, чтобы по том не жаловаться: "Он нас победил потому, что мы были голодны!" Пока же я вам скажу только одно: в несчастный для себя день вы вернулись домой!

Иныжи пошли к очагу и с жадностью съели все, что приготовила им рабыня. Набив свои утробы, они вернулись к Шужею. Юный нарт, не вставая с места, опросил их:

— Наелись?

— Наелись, не наелись, — тебе нет до этого дела! — закричал старший великан. — Говори: с какою целью ты прибыл к нам?

— Я потому спрашиваю, наелись вы или нет, что нехватило вам сегодня бычьей ноги, — усмехнулся Шужей. — А прибыл я к вам вот с какой целью: хочу отвезти домой женщину, которую вы сделали своей ра быней.

Одноглазые захохотали:

— Ох, и глуп же ты, малыш!

А старший сказал, надрываясь от смеха:

— Ладно: отдадим рабыню. Но ты попробуй отнять ее у нас. Мы не будем перечить, если вот этот мальчик позволит тебе увезти ее, — и он указал пальцем на младшего великана.

— Эти слова справедливы. Принимаю их, — ска зал Шужей. Он поднялся, пошел к очагу и сказал ра быне великанов:

— Довольно тебе, матушка, терпеть муку от этих одноглазых. Отомщу им за твоих шестерых сыновей, за нартов, убитых иныжами. Крепись, не бойся, жди своего счастья.

— Только бы мне вырваться от них, только бы вер нуться к детям, к сыну и дочери, — большего счастья мне не надо! Эти одноглазые сильны, в их руках — не человеческая сила. Они убьют тебя, сын мой, они и меня убьют. Но раз ты хочешь бороться с ними ради спасения моей жизни, раз ты жертвуешь собой, раз твое сердце требует этого, то и в моем сердце есть муже ство, и мне не страшно и не больно будет умереть.

Так разговаривали между собой старая женщина и юный джигит, не обращая внимания на младшего иныжа, который стоял за дверями и слышал каждое слово. Когда Шужей вышел к нему, младший иныж громко захохотал и крикнул:

— Эй, болтун, с чего ты начнешь разговор со мной?

— Начну вот с этого, — сказал Шужей и со всей силой ударил младшего великана по носу. Из носу хлы нула кровь.

— Эй, малыш, — крикнул младший великан гну савым голосом, — разве так начинают борьбу?

— Так или не так, а некогда мне с тобой возиться, не стану же я марать руки в твоей крови!

Сказав так, Шужей взял под руку старую рабыню и вышел с ней из дому.

На дворе было два иныжа: старший и средний. Не глядя на них, Шужей отвязал серого коня, сел в седло, посадил перед собой женщину и тронулся в путь. В это время выбежал младший иныж. Братья посмотрели на него и увидели, что нос у него расплющен, сравнялся со щеками. Старший иныж сказал среднему:

— Догони его!

— Нет у меня охоты с ним возиться, — сказал средний. — Кроме того, младший ведь еще не боролся с ним по-настоящему. Я вижу, что человеческая сила этого молодого нарта больше нашей силы. В его сердце — пламя отваги. Он убьет меня и тебя.

Между тем конь Шужея медленно ступал по широкому двору. Видно было, что седок не торопится уезжать. Он остановил коня недалеко от дома, спешился, помог женщине сойти на землю, привязал поводья к седлу и стал ждать.

Первым прибежал иныж с расплющенным носом. Он загнусавил:

— Ты — мальчишка, и начал со мной драку, как мальчишка. Разве так борются взрослые люди? Но я вижу, что в тебе все же есть немного мужества, ибо ты не убежал! А теперь я выпущу из тебя душу.

— Разве я не знал, что мы еще подеремся с то бой? — сказал Шужей. — Говори: как хочешь драться?

— Хочу драться так, — сказал гнусавый. — Растя нем на земле свои бурки, положим на бурки по семи стрел каждый, начнем стрелять друг в друга. Кон чатся стрелы — приступим к конной борьбе. Вот так я хочу драться. Если боишься, малыш, — скажи.

— Согласен. А так как я первым нанес тебе удар кулаком и расплющил нос, то стрелять будешь пер вым ты.

Шужей разостлал свою бурку и положил на нее семь стрел. То же самое сделал гнусавый великан.

— Держись, — крикнул он и пустил в Шужея стрелу. Стрела задела ухо Шужея. Пришла его очередь стрелять. Он нацелился прямо в грудь иныжу, и стрела человека так пробила грудь великана, что кошка могла бы пролезть сквозь дыру.

Противники стреляли по семь раз. Шужей был легко ранен, а тело младшего великана кровоточило от тяжелых ран. Когда кончились стрелы, решили противники, как условились, продолжать борьбу, сидя на конях. Пока иныж натягивал поводья, испытывая боль от каждого своего движения, Шужей подлетел к нему и быстрым взмахом меча обезглавил его. Огромное тело великана свалилось в одну сторону, голова с потухшим глазом посередине лба — в другую.

Конь убитого великана поскакал домой с пустым седлом. Увидев коня без всадника, старший иныж сказал среднему:

— Наш младший оказался слабым и трусливым. Его, великана, убил маленький человечек! Недостоин наш младший того, чтобы мы оплакивали его, погибшего от руки малыша! Теперь ты, средний, надень свои доспехи, оседлай коня и убей человека!

Средний иныж ответил:

— Вслед за младшим наступит мой черед, а потом ты будешь убит этим малышом. Знаю, что еду я на вер ную гибель.

Средний иныж оседлал коня и поехал. Когда он увидел труп младшего брата, он воскликнул:

— Ты погиб, несчастный, из-за глупости старшего брата. Наш противник полон человеческой силы, и все мы умрем от его руки.

Тут вспыхнула в нем злоба. Он крикнул Шужею:

— Ты убил нашего младшего, чего же ты ждешь? Смерти своей?

— Я жду вас, старших, чтобы убить вас. Если бы не это дело, я давно бы был дома. Не задерживай меня, начинай битву. Как хочешь драться? — спросил Шужей.

— У меня такой обычай, — сказал средний иныж, — я сижу на коне и убиваю врага мечом.

— Хороший обычай. Начинай!—предложил Шужей.

Средний иныж размахнулся мечом и нанес Шужею тяжелый удар в плечо. От этого удара Шужей пришел в ярость, размахнулся мечом и рассек противника надвое. Конь убитого великана прискакал домой с пустым седлом. Тогда старший иныж надел боевые доспехи, сел на коня и поскакал на битву.

Увидев труп младшего брата, он воскликнул:

— Эй, младший! Это я приказал тебе вступить в поединок, и ты погиб. Если бы ты остался в живых, вышел бы из тебя сильный великан. Не дождался я этого срока, поспешил, и ты был убит по моей вине. Но теперь я отомщу за тебя.

Поскакал старший иныж дальше и увидел труп среднего брата. Сказал он:

— Эх, средний, ты погиб по своей трусости. Ты бо ялся смерти — и умер. Не в полную силу ты боролся, не свое желание исполнял ты, а мой приказ. Твоя душа не хотела битвы, — и вот остывает твое тело. Клянусь, что рядом с ним скоро будет остывать тело нашего врага!

Подскакав к Шужею, старший великан крикнул:

— Я приехал к тебе, человечек, твоя гибель при близилась к тебе. Начнем битву: ее начало будет твоим концом!

Шужей сказал:

— Вы, иныжи-братья, родились в разные годы, а умрете в один день. Не болтай попусту, а скажи: как хочешь драться?

— Драться будем так, — сказал иныж. — Для на чала пустим друг в друга по тридцать стрел. Одолеешь меня — делай со мной, что хочешь.

Когда противники натянули луки, сын женщины, спасенной Шужеем, сказал:

— Нарт Бадыноко, теперь мы должны выступить на помощь Хижоко Шужею. Старший великан — самый сильный, убьет он юношу!

Бадыноко ответил:

— Молчи. Если будет нужда в нашей помощи, я дам тебе знать.

Начался поединок. Все тридцать стрел Шужея впились в старшего иныжа, а из тридцати стрел иныжа только несколько попали в цель, но они тяжело ранили Шужея. Кончились стрелы, — сели противники на коней, взяли в руки мечи. Иныж размахнулся мечом, Шужей уклонился от его удара, но упал в беспамятстве: слишком тяжелы были его раны.

— Пора!— воскликнул молодой хозяин и поскакал на помощь Шужею. Но Бадыноко нагнал его и сказал:

— Я знал, что так случится, что старшего вели кана Шужей не одолеет. Поэтому я и не вступал в битву до сих пор. Мое дело — убить старшего иныжа. А ты еще молод, это дело не по плечу тебе. Кроме того, Шужей — мой воспитанник, и спасти его должен я один.

Старший иныж спешился, чтобы рассечь мечом Шужея, лежавшего на земле. В это время подлетел к великану Бадыноко, размахнулся мечом — обезглавил одноглазого, размахнулся еще раз — рассек надвое его огромное тело. Тогда положил Бадыноко на холку гнедого коня бездыханного Шужея, положил рядом старую женщину, спасенную от рабства, сел на коня и ускакал. Сын женщины помчался следом за Бадыноко. Когда всадник достиг многотравной луговины, женщина сказала:

— Добрый витязь Бадыноко, останови коня, я вы лечу того, кто спас меня, кто стал моим сыном.

Бадыноко спешился, снял с коня женщину и Шужея. Женщина пошла по луговине, нашла целебную траву и приложила ее к ранам Шужея. В это время прискакал ее сын. Он дал Шужею испить воды из прозрачного ручья, и Шужей пришел в себя.

— Что было со мной? — спросил Шужей.

— С тобой было счастье, — сказал Бадыноко.— Все иныжи убиты, а мать нашего хозяина — с нами.

— Эти слова, — радость, они —лучшее лекарства для моих ран. Теперь поедем к моему отцу.

Сказав так, Шужей сел на коня. Сел на коня и молодой хозяин, посадив в седло перед собой свою мать. Всадники пустились в путь. Они скакали так, что Бадыноко, по обычаю нартов, находился посередине, слева от него — молодой хозяин, а справа — Хижоко Шужей.

* * *

Целый месяц прожили Шужей и Бадыноко в гостях, и то был месяц радости: мать встретилась с детьми, отец — с сыном, нарт с другом. Шужей не отходил от Хижи, джигит и его сестра — от матери, и все они выказывали любовь и уважение Бадыноко. Но вот сказал Шужей своему старшему спутнику:

— Бадыноко! Я радуюсь тому, что нашел своего отца, но я тоскую по своей матери. Много времени про шло с того дня, как я отправился на поиски Хижи. Мать плачет, думает, что и сын пропал, как пропал ее муж. Так не пора ли нам вернуться домой?

Бадыноко передал слова Шужея молодому хозяину и услышал от него такой ответ:

— Нет для меня большей радости, чем проводить время с вами, но тоска матери сильнее радости госте приимства. Шужей прав, вам пора вернуться к жене Хижи. Как я отблагодарю Шужея за то, что он спас мою мать, за то, что он истребил убийц моих братьев? Быть может, мне не подобает говорить то, что я сей час скажу, но если я не скажу — кто скажет? Вот и го ворю: хочу выдать за Шужея мою сестру. Шужей стал уже сыном моей матери: пусть отныне буду я ему братом.

— Я помогу тебе, — сказал Бадыноко. — Твоя сестра красива, умна и домовита. Не может быть, чтобы Шужей не заметил этого!

Так Бадыноко стал сватом. Слушая его, Шужей то краснел, то бледнел от смущения. Он сказал, стыдясь поднять глаза на Бадыноко:

— Никогда я не думал, что ты скажешь мне такие слова. И во сне мне бы не приснилось это. Я не скажу, что девушка мне не нравится, но посуди сам, какие толки пойдут? Люди скажут обо мне: "Он поехал на поиски отца, а вернулся с отцом и женой". Не стыдно ли мне будет?

— Весь этот стыд беру на себя, — улыбнулся Ба дыноко.

Ответ Шужея обрадовал молодого хозяина, обрадовал его мать, а больше всего обрадовал девушку. Молодой хозяин отобрал из своего табуна пять лучших коней, оседлал их походными седлами, привязал к седлам путевые припасы. Так приготовившись к отъезду гостей, он обратился к Бадыноко:

— Все, что сделал для меня Шужей, он сделал не ради наживы, а ради любви к людям. Мы теперь с ним породнились, и я могу, не обидев его, предложить ему в дар целый табун. Но я знаю, что не примет он этого дара, поэтому дарю вам только трех коней. Ваши кони хороши для вашего края, а наши хороши для перехода через моря и океаны: тут с ними никто не сравнится.. Примите их, прошу вас, как братьев!

Наступил час отъезда. Молодой хозяин сказал Хиже:

— Прости меня, нарт Хижа, ты истосковался у меня дома по жене и друзьям. Теперь будь счастлив! У тебя такой отважный и благородный сын, что нет на земле отца, которому ты бы мог позавидовать. Я благо дарен тебе и Шужею, не будьте на меня в обиде!

Белобородый старец ответил:

— Ты надеялся на меня и на моего сына, и твоя надежда была светла: ты думал об освобождении своей матери. Исполнилась твоя надежда, и я рад: разве твоя сестра не стала мне дочерью? Обиды нет, есть радость.

Хижа, Бадыноко и Шужей сели на подаренных скакунов. На четвертого коня села молодая жена Шужея, на пятого — ее брат. Кони Бадыноко и Шужея, гнедой и серый, скакали рядом с пустыми седлами. Когда переплыли на другой берег моря, Хижа предложил молодому джигиту, чтобы он вернулся. Но тот возразил:

— Могу ли я вернуться, не увидев, как Хижа всту пил в родной дом, как встретился со своей женой? Не я ли повинен в ее печали? Я поеду с вами!

На том и порешили. Всадники отправились дальше. Прибыли они в селение, где жил Бадыноко. Мать Бадыноко устроила пир в честь друзей ее сына. Хорошо отдохнув, всадники снова пустились в путь. Ехали они иногда быстро, иногда медленно и вступили, наконец, в то селение, где стоял дом Хижи.

Жители селения не узнали своих земляков, ибо Хижа сильно состарился с тех пор, как пропал без следа, а Шужей за время своего отсутствия созрел и окреп: уехал мальчиком, вернулся джигитом. Только серого коня Шужея узнали земляки и, увидев, что скачет серый конь с пустым седлом, решили: Шужей убит. Один из юношей селения бросился со всех ног к жене Хижи.

— Матушка, — сказал он ей, — принес я тебе весть.

— Какую весть ты принес мне, сын мой? — спро сила жена Хижи. — Обрадуешь — дам тебе награду.

— Я принес тебе не радостную весть, а печаль ную, — молвил юноша. — Только что я видел серого коня, на котором уехал твой Шужей. Проезжают мимо нашего селения люди, у которых в поводу скачет серый конь, скачет с пустым седлом. Выйди на дорогу, по смотри на коня Шужея. Если не отдадут тебе путники се рого коня, то ты хотя взглянешь на него. Вот моя весть.

Годы и горе состарили жену Хижи, глаза ее потускнели от слез, но попрежнему был ясен ее разум. Она сказала:

— Хорошую весть ты принес мне, сын мой. А мо жешь ли ты мне сказать, сколько всадников прибыло в селение?

— Пять всадников, — ответил вестник. — Один бе лобородый старец, один зрелый витязь, два молодых джигита, а пятый — девушка. Кони их — не нашей по роды, если не считать серого коня Хижи, который ска чет с пустым седлом.

— Сын мой, ты принес мне весть о моем муже и о моем сыне. Выбери из моего табуна лучшего коня и возьми его себе в награду за радостную весть. А вот и всадники прибыли.

И сказав так, жена Хижи выбежала навстречу мужу и сыну.

Семь дней и семь ночей длился пир в честь возвращения Хижи и Шужея, в честь молодой жены Шужея, в честь Бадыноко — наставника Шужея. Гости разъехались, а Шужей остался дома со своей молодой женой, с отцом, с матерью. Долго прожил Шужей на нартской земле, и прожил жизнь свою счастливо.

Пак Бадыноко и Сосруко охотились

— Сосруко, поедем на охоту, — сказал однажды Бадыноко.

С тех пор, как они подружились, они стали охотиться вместе. Их кони не уступали друг другу, их борзые, их орлы были равны по силе и ловкости, ни одна лань не уходила от их стрелы.

Охотники увидели на лесной опушке черную лису. Оба они в один и тот же миг крикнули собакам, и собаки ринулись к лисе: собаки Сосруко — слева, собаки Бадыноко — справа погнали черную лису.

Нарты разом пустили стрелы, и обе стрелы попали в цель: стрела Сосруко —в левый глаз лисы, стрела Бадыноко — в правый глаз. В один и тот же миг нарты подъехали к лисе: Сосруко — слева, Бадыноко—справа. Оба они ухватились за лису: Сосруко — за передние ноги, Бадыноко — за задние.

— Моя лиса! — сказал Сосруко.

— Моя! — возразил Бадыноко.

— Посмотри: моя стрела попала в ее левый глаз, — воскликнул Сосруко.

— А моя — в правый глаз, — сказал Бадыноко.

Охотники заспорили. Их услыхал Мазитха, веселый бог лесов и охоты. Он спрыгнул с дуба. На нем была турья шкура, в руке он держал лук из орехового дерева. Он подошел к нартам:

— С доброй добычей вас, охотники!

— Да размножатся твои звери, да разрастутся твои леса! — приветствовали его нарты.

— О чем спорите? — спросил Мазитха.

— Не можем лису поделить, — сказал Сосруко. — Я говорю: "Моя лиса", и Бадыноко говорит: "Моя лиса!"

Мазитха положил убитую черную лису перед собой и сказал:

— Я дам эту лисью шкуру тому, кто в ней больше нуждается. Согласны, нарты?

— Согласны, — ответили охотники. Спросил Ма зитха:

— Сосруко, говори: на что тебе нужна лисья шкура?

И Сосруко начал свой долгий рассказ:

"Был я частым гостем одной девицы. Приезжал я к ней не с пустыми руками, но однажды охота была неудачная, я приехал к возлюбленной без подарка.

— Что же это ты, Сосруко, ничего мне не привез?— сказала она. — Если ты меня любишь, подари мне чер ную лису. Пока не найдешь черной лисы — не приезжай.

Что я мог сделать? Отправился я на поиски черной лисы. Объездил я степи и горы, а не нашел черной лисы. Опечаленный неудачей, возвращался я с охоты и вдруг из кустарника выскочила серая лиса. "Что черная, что серая — одно и то же", — подумал я и убил серую лису.

Приехал я к возлюбленной, поднес ей шкуру серой лисы, а она говорит:

— Я требовала черную лису, не нужна мне серая! Не исполнил ты моего приказания, так обратись в старого пса!

И она ударила меня бронзовой плетью, я и стал старым псом.

Что мне было делать? Я был псом, я жил во дворе у своей возлюбленной. А к ней приезжали другие нарты — Шауей, Химиш, Имыс, Уазырмес, приезжали, пили сано, пели песни, гуляли до утра. Каково мне было на это смотреть? Не стерпел я, убежал.

Бродя по свету, я встретил чабана: он гнал с пастбища отару. Я пристал к этой отаре, и чабан не прогнал меня. Мы пришли в селение. В этом селении жил нартский пастух Куйцук. Когда я проходил мимо него, он взглянул на меня, и по его глазам я понял, что он меня узнал...

Жена моего хозяина-чабана страдала тяжким недугом. Семь лет была больна — ходить не могла. Ни одно лекарство, ни одно снадобье не могло ей помочь.

Вечером к чабану пришел Куйцук и сказал ему, чтобы меня на ночь заперли в той комнате, где лежала больная. Так и сделали. Я забрался под кровать и лег. Вдруг я услыхал шум в очаге. Через очаг в комнату проникла ведьма. Она стала сосать кровь из жены чабана. Разве я мог это стерпеть? Умный Куйцук знал, что я не стерплю, потому он и подал свой совет. Я вцепился в ведьму зубами. Она взмолилась:

— Сосруко, отпусти меня, когда-нибудь пригодится тебе моя помощь!

— Отпущу, но сперва исцели больную, — сказал я.

Ведьма вылила в чашу всю кровь, которую она вы сосала из больной жены чабана, и сказала:

— Утром омойте этой кровью больную.

Я отпустил ведьму. Утром, когда чабан пришел навестить жену, я окунул лапу в кровь и погладил лапой больную. Чабан догадался, что надо делать, и искупал жену в чаше с кровью. Больная сразу выздоровела.

Слух о чудесном исцелении жены чабана прошел по всем дворам: да и мог ли чабан умолчать об этом! И стар и млад приходили поглядеть на меня. Не понравилось мне, что меня разглядывают, как диво какое, и я убежал. Дорога привела меня к дому моей возлюбленной. У нее сидели нарты, пили сано, пили и приговаривали:

— Бедный Сосруко, где-то он сейчас!

— Он бы корчился от ревности, когда бы узнал, что мы здесь пируем!

Услыхав эти слова, я рассердился и залаял. А что мне было делать? Я был псом и умел только лаять. Вот я и залаял.

Моя возлюбленная узнала меня. Она вышла ко мне с бронзовой плетью, ударила меня и тихо, чтобы не узнали гости о ее колдовстве, проговорила:

— Обратись в петуха!

Я стал петухом и, захлопав крыльями, взлетел на плетень.

— Не стерплю я того, чтобы нарты пировали у моей девицы, а я чтобы был петухом! — крикнул я. Но вместо крика получилось кукарекание: ведь я был петухом.

Вдруг я посмотрел на соседний двор и увидел, что женщина веет просо. Я узнал ее: то была ведьма, которая мучила жену чабана. Я спрыгнул с плетня и стал клевать просо. Ведьма сказала мне:

— Сосруко, потерпи до утра. Я помогу тебе, ибо ты мне помог.

В полночь ведьма пробралась через очаг к моей возлюбленной и украла бронзовую плеть. Утром она вошла в курятник, ударила меня бронзовой плетью, и я опять стал нартом.

— Если желаешь, накажи свою возлюбленную, — сказала ведьма и дала мне бронзовую плеть.

Я вошел в дом и увидел хозяйку. Рядом с ней спал Имыс.

— Станьте ослами! — крикнул я и ударил обоих бронзовой плетью. Моя возлюбленная превратилась в ослицу, Имыс — в осла. О Мазитха, и ты, Бадыноко, вы можете их видеть на моем поле: каждый день я запря гаю их и пашу.

Теперь ты знаешь, Мазитха, для чего мне черная лиса: я надену шкуру на свои плечи, чтобы моя ослица, бывшая возлюбленная, увидела эту шкуру, чтобы поняла: когда Сосруко захочет достать черную лису, он ее достанет!"

Выслушав Сосруко, бог лесов и охоты сказал:

— Теперь ты поведай мне, Бадыноко: для чего тебе нужна шкура черной лисы?

Бадыноко сказал:

— В моем селении, по соседству со мной, живет бедная женщина, мать троих мальчиков, живет тем, что дают ей нарты. Мальчики у нее хорошие, не хуже других нартских детей, а ходят в отрепьях, даже шапки у них нет. Вот и хочу я эту лисью шкуру отнести троим мальчикам, — сделаю каждому по шапке.

И бог лесов и охоты отдал Бадыноко шкуру черной лисы.

Как Бадыноко победил одноглазого великана

Не было случая, чтобы нарт Бадыноко, охотясь, не попадал в цель, упускал добычу. Но случилось однажды так, а это было еще до того, как он стал охотиться вместе с Сосруко, — что возвращался Бадыноко с охоты без добычи.

Вдруг выбежала на лесную тропинку дикая коза. Ее серая шерсть блестела на солнце. Ничто не уходило от стрелы Бадыноко из того, что замечали его глаза. Бадыноко пустил стрелу. Коза упала. "Убил", — подумал Бадыноко. Он спешился, привязал поводья к луке седла и подошел к козе. Но коза вскочила и побежала. Бадыноко снова пустил ей вдогонку стрелу. Коза снова упала, а когда Бадыноко подошел к ней, она вскочила и побежала.

Бадыноко рассердился, пустил стрелу в третий раз, но и в третий раз коза от него убежала. Охотник сел на коня и погнался за козой. Дотемна преследовал он козу, но настичь ее не смог. Давно уж был позади лес, началось нартское селение. Коза вбежала в чей-то двор и пропала. Вслед за ней въехал во двор Бадыноко.

На топот коня вышел из дому хозяин. Он был однорук. Кто из нартов не знал Бадыноко, оборонившего Страну Нартов от нашествия чинтов? Не удивительно, что узнал его и этот однорукий нарт. Он сказал:

— Добро пожаловать, Бадыноко, ты — желанный гость!

— Пусть умножится число твоих гостей,, — отве тил Бадыноко. — Хочу зайти к тебе.

— Заходи, славный витязь, в мой дом. Я —нарт, зовут меня Хагур.

Хозяин пригласил Бадыноко в кунацкую, а домочадцам приказал зарезать для гостя быка. Бадыноко не стал есть. Он сразу лег, но долго ворочался, не мог заснуть.

Утром, когда он проснулся, ему принесли напитки и яства, но гость не стал ни пить, ни есть. Он открыл дверь, чтобы выйти, но на пороге стоял Хагур. В его единственной руке блестел обнаженный меч.

— Бадыноко, ты не уйдешь без битвы, — сказал Хагур.

— Что я тебе сделал? — удивился Бадыноко.

— Почему ты погнушался моим угощением? По чему не спал всю ночь? Разве мое угощение, моя кунац кая недостойны тебя? — рассердился хозяин.

Бадыноко сказал:

— Положи свой меч, не будем ссориться. Я рас скажу тебе, почему я не мог ни есть, ни пить, ни спать.

И Бадыноко рассказал Хагуру об удивительной козе, которая трижды была пронзена его стрелами и трижды оживала.

— Ничего не уходило от моей стрелы из того, что замечали мои глаза, — пожаловался Бадыноко. — А эта коза ушла от трех стрел, вбежала в твой двор и пропала. Вот почему я опечален, не могу ни есть, ни пить, ни спать.

— Как можно горевать из-за того, что не удалось убить козочку? — воскликнул Хагур. — Разве это горе? Я вот испытал настоящее горе, однако же ем, и пью, и сплю.

— Какое горе ты испытал? — спросил гость.

— Нас было семеро братьев-нартов, — начал Ха гур. — Прослышали мы: место, что зовется Черным Ов рагом, кишмя-кишит дичью. Хотя это место слыло опасным, мы отправились туда на охоту. Черный Овраг был глубок, — нам казалось, будто мы блуждаем по седьмому дну земли. Мы достигли подножья горы, но даже вершина ее не достигала земли, тонула в овраге. У подножья горы лежал великан. Единственный его глаз мерцал посредине огромного лба. Одноглазый забав лялся тем, что бросал на вершину горы могучие скалы — абра-камни, а когда скалы летели вниз, он подкидывал их вверх своими пятками. Стадо овец паслось вокруг великана. Вдали виднелась пещера.

Увидев великана, мы, семеро братьев, испугались, но обратиться в бегство сочли для себя позором. Мы приблизились и произнесли вежливое приветствие. Одноглазый, не повернув головы в нашу сторону, сказал:

— Вы мне пригодитесь. Разведите в моей пещере огонь. Принесите котел воды. Выберите из стада шесть курдючных овец, освежуйте их и сварите. Я вернусь, когда вдоволь наиграюсь. Тогда и поужинаю.

Что нам было делать? Пошли мы к пещере. Вход в нее был завален абра-камнем. Как мы ни старались, а сдвинуть его не могли. Оглянувшись, мы увидели котел, висевший над очагом: очаг стоял у входа в пещеру. Но нехватило у нас сил снять котел. Решили мы хоть огонь развести, нарубить дров. На земле лежал топор великана. Нас было семеро, но мы не могли его поднять. Я сказал:

— Ничего у нас не выходит. Попробуем хоть овец поймать.

Мы пошли к стаду, но овцы разбежались, ни единой не удалось нам поймать, не то что шестерых.

Когда великан вернулся и увидел, что мы не исполнили его приказа, в его единственном глазу вспыхнула злобная радость. Не говоря ни слова, он пригнал своих овец, кончиком мизинца отодвинул могучий абра-камень, загнал в пещеру все стадо, потом загнал и нас в пещеру и завалил за нами вход абра-камнем. Зная, что мы теперь не выберемся из пещеры, он, не торопясь, нарубил дров, развел огонь, набрал воды в котел, повесил его над очагом, а мы смотрели на него, и в глазах у нас был такой же страх, как в глазах овец.

Когда одноглазый отодвинул абра-камень и вошел в пещеру, чтобы зарезать овец, братья мои испугались и, "все шестеро, выбежали из пещеры. Но великан побежал за ними, легко их поймал и убил, проклятый, всех шестерых убил на моих глазах.

Великан снова пошел в пещеру, поймал трех овец, вывел их, зарезал, освежевал, положил в котел, сварил и съел их в один присест. Запив мясо жирным наваром, он уснул.

А я не мог уснуть. Долго я думал, как мне спастись. Утром я решил: "Будь что будет, а выколю единственный глаз чудовища. Пусть убьет меня великан, но в такой смерти есть мужество".

Так я и сделал: обнажил меч, подкрался к спящему великану и выколол его единственный глаз. Великан взвыл от боли. Он ударил абра-камень ногой с такой яростью, что камень взлетел в небо, упал и провалился сквозь землю.

Ослепший великан стал шарить в пещере руками: он искал меня. Но я спрятался, он не нашел меня. Стал он выпускать на пастбище свое стадо, ощупывая каждую овцу.

Между овцами находился один длиннобородый козел. Я приметил его длинную шерсть. Я лег под козлиное брюхо, вцепился руками в шерсть. Великан ощупал спину козла. На ней никого не было. Козел вынес меня из пещеры.

Когда великан понял, что я на свободе, он крикнул:

— Эй, нарт, победило твое счастье! Недаром гово рят, что вы, люди, умнее нас, великанов. Победил ты меня хитростью, получай за это в дар кольцо: в нем — моя сила. Ты достоин носить его.

Великан снял с руки золотое кольцо и кинул его. Я тихо подполз к кольцу. Оно было так велико, что я надел его на руку. Но едва надел, оно стало звенеть, не умолкая. Хитрый великан погнался за мной: звон кольца выдавал меня. Что мне было делать? Я уж чувствовал позади дыхание великана. Тогда я вынул меч и отрубил руку, на которую было надето кольцо. Так и спасся, так и живу с одной рукой...

Теперь ты понял, каково мое горе? Я потерял шесть братьев, а ты горюешь о козе!

Выслушав Хагура, Бадыноко сказал:

— Я отомщу за твоих братьев-нартов, я принесу тебе голову слепого чудовища. Клянусь солнцем!

Бадыноко пустился в путь и на другое утро прискакал в Черный Овраг. Он увидел пещеру. У входа горел очаг, перед очагом сидел великан с потухшим глазом. Вдали, на пастбище, топтало траву стадо овец.

— Да будет добрым твой огонь, хитрый великан!— воскликнул Бадыноко.

— Хорошо, что ты пришел, — ответил слепой иныж. — Пригодишься мне в повара.

— Исполню все, что прикажешь, — сказал Бады ноко.

— Вкусно поужинаю этим малышом, — пробормо тал великан. И громко добавил:

— Принеси мне из стада трех самых жирных овец. Поедим и ляжем спать.

Овцы слепого великана были быстры, как вихрь, но конь Бадыноко мчался, как молния. Нарт догнал трех самых жирных овец, принес их, освежевал, сварил.

"Плохо мое дело, — подумал великан. — Этому малышу удалось поймать моих овец. В нем, значит, есть сила".

Мясо сварилось.

— Поедим, — продолжал великан. Бадыноко воз разил:

— Хочешь поесть — свари. А что я сварил, хватит только мне одному.

Бадыноко подсел к мясу, а великан встал, взял в руки пастушеский посох с крючком на конце и, спотыкаясь, пошел к стаду. Он нащупал самых тощих овец,— жалко ему было своими руками ловить самых жирных, он был скуп, — пригнал их, разделал и сварил. Бадыноко съел трех жирных овец, а великан — трех тощих.

Так и повелось: великан съедал каждый день трех тощих, Бадыноко — трех жирных, пока они не поели все стадо. Тогда Бадыноко предложил чудовищу:

— Давай поиграем, поборемся, вгоним в землю друг друга.

Великан испугался, но сказал:

— Я непрочь. Первая хватка — твоя, малыш!

— Если рвану, то вот так! — крикнул Бадыноко и, подняв великана, вогнал его в землю по колени.

Великан вырвался и вогнал в землю Бадыноко, но только по щиколотку. Тогда Бадыноко вогнал его по пояс. Великан вогнал нарта по колена. Тут рассердился Бадыноко и вогнал великана по самую шею.

— Теперь вырвись, великан, — сказал Бадыноко.

Но крепко держала злобного великана справедли вая земля: не мог он вырваться.

— Сравняю все бугры на земле, — сказал Бады ноко.

Он вынул меч и обезглавил великана. Тело чудовища осталось в земле, а голову Бадыноко привязал к седлу, сел на своего гнедого коня и помчался.

Прибыв к Хагуру, Бадыноко спросил:

— Узнаешь его?

Хагур поглядел на голову великана, с пустой глазницей посредине лба, и узнал голову убийцы своих братьев. Хагур подошел к Бадыноко и обнял его.

— Исполнил я свою клятву? — спросил Бадыноко.

— Исполнил, — ответил Хагур. — Я не сомневался в этом. Долго я искал нарта, который отомстил бы за моих братьев, ибо сам я не мог совершить мести: силы нехватало. Когда дошла до меня твоя слава, я подумал: "Бадыноко станет мстителем за моих братьев!" Я послал мою дочь, чтобы она привела тебя в наш дом. Коза, в которую ты трижды стрелял, и была моей дочерью. До сих пор остались на ее теле следы твоих стрел.

Сказав так, Хагур вышел и вскоре привел в кунацкую свою дочь. Она была красивей всех тонкобровых. Хагур обнажил ее спину: три рубца увидел Бадыноко на белоснежной спине.

— Возьми ее в жены, — сказал Хагур.

Но Бадыноко обнял однорукого нарта и сказал:

— Друг служит другу не ради дара. Нет ничего на земле выше бескорыстной дружбы. Хорошему другу оставляют все, — оставляю тебе твою смелую краса вицу-дочь. Она найдет себе нарта по сердцу. Прощай! Да будут дела твои достойны песни!

— Не я, а ты достоин песни! — воскликнул Хагур.

И сказывают люди: Хагур и был тем нартом, кто сложил песню о Бадыноко.

Песнь о Бадыноко

Нартский муж Бадыноко,
Быстроокий, бесстрашный,
Был для нартов душою,
Был грозою для чинтов.
Был он сильным, удалым,
Ста ударам был равен
Взмах меча Бадыноко.
Был повсюду он славен —
И вблизи, и далеко,
И повадкой особой,
И посадкой особой,
И особою хваткой.
Говорили повсюду:
"Всех сильней Бадыноко!"
"Всех смелей Бадыноко!"

Жажда славного дела
Овладела им снова.
Он седлает гнедого,
Надевает доспехи,
Со двора выезжает.
Конь поджарый, могучий,
Едет-скачет горами,
Впереди мечет пламя,
Позади — словно тучи —
Поднимаются птицы.
А ездок смуглолицый,
Как шатер возвышаясь,
Мчится, сталью сверкая.
Справа скачет борзая,
Слева скачет борзая,
И, крыла расправляя,
Два орла прирученных
По бокам реют плавно.
Славный муж Бадыноко —
Одинокий наездник,
Никогда не искал он
Легких троп для похода:
Вот он мчится по скалам,
Переходит без брода
Псыж глубокий, бурливый,
И сухим из потока
Выбегает на берег
Конь гнедой Бадыноко.

Вот и пастбище нартов
Разбежалось широко.
Семь дорог видит всадник,
Пастуха — на распутье.
Обращается всадник
К пастуху на распутье:
"Да умножится стадо!"

"Век живи, добрый всадник,
Нартский муж Бадыноко!
Прибыл ты издалёка,
Прибыл ты из-за Псыжа.
В первый раз тебя вижу,
Но давно тебя знаю:
Стал ты нартскому краю
Самой крепкой защитой.
Богатырь знаменитый,
Мой шалаш посети ты,
Побеседуй со мною,
Хлеба-соли отведай.
Я корову зарежу,
Я зарежу барана,
В честь тебя я открою
Бочку светлого сано,
И пшена золотого
Тридцать мер я достану,
Я не стану скупиться,
Накормлю я гнедого
Самой вкусной травою!"

"Тридцать мер, — молвил всадник,—
Сам ты съешь на здоровье,
Хочешь —съешь и барана,
Съешь и мясо коровье,
Бочку светлого сано
Выпей сам на здоровье,
Самой вкусной травою
Накорми свое стадо,
Пусть пребудут с тобою
Изобилье, отрада!
Лишь поведай мне честно,
Что слыхать повсеместно,
Чтобы знал я, какою
Мне тропою помчаться!"

Так ответствовал старый:
"Днем отары пасу я,
Ночью сплю, как убитый,—
Ничего я не знаю,
Богатырь знаменитый!"

"Как, пасешь ты отары
На таком людном месте,
А не знаешь ты, старый,
Что за вести у нартов?"

Это слово промолвив,
В гневе гонит гнедого
Нартский муж Бадыноко.
Два орла реют сверху,
Две борзых скачут сбоку.
Едет всадник суровый,—
А пастух вспомнил слово,
Закричал издалека:

"Эй, герой Бадыноко!
Ты душой стал для нартов,
Ты грозой стал для чинтов!
Я ценю твою славу,
Мне по нраву твой облик,
Не по нраву беспечность!
На тебя погляжу я,—
Ты смельчак знаменитый.
Не прими ты за сплетню,
Что тебе расскажу я.

К дому Алиджа
Вьется тропинка,
Вьется и рвется,
Как паутинка.
Этот старинный,
Белый и длинный
Дом подкосился,
Да не свалился:
Дом подпирают
Сотни столбов,—
Каждый тащили
Восемь волов!

Есть там ворота, —
Вряд ли проедешь,
Есть там болото,—
Конь твой застрянет,
Стыдно, обидно
Всаднику станет.
В доме Алиджа
Поздно ли, рано
Нарты гуляют,
Нарты лихие,
Пьют они сано,
Пляшут, играют
В игры мужские, —
Многим на зависть!
В доме Алиджа
Много красавиц,
Но превосходит
Их красотою
Та, что проходит
Лисьей походкой,
Что колдовскою
Силой владеет,
Что не стареет,
А молодеет.
Эта гуаша
С ликом девичьим,
С нежным обличьем,
Так величава!
Нартам желанна
Больше, чем слава,
Больше, чем сано, —
Мать Сатаней.
Старый и юный
Тянутся к ней!

В доме Алиджа
Встретишь Насрена:
Нарт бородатый
Там завсегдатай,
Там завсегдатай
Славный Сосруко!
В доме Алиджа
Будешь утешен
Пеньем и пляской,
Будешь опутан
Девичьей лаской!"

Рассердился Бадыноко,
Распалился Бадыноко,
Словно дерево сухое:
"Эй, старик, пастух болтливый,
Как ты молвить мне решился
Слово глупое такое:
Что скакун мой горделивый
Станет пленником болота,
Что в ворота я не въеду,
Что победу надо мною
Тонкобровые одержат?
Никогда я не стремился
К угощениям богатым,
К песнопениям веселым,
К наслаждениям любовным.
Не шатаюсь по лагунам,
К юным женам и девицам
В гости я не приезжаю,
Презираю их утехи.
А доспехи боевые
Я надел для дел высоких:
Мой удел — защита правды!"

Так сказав, он машет плетью,
Сплетена из кожи зубра,
Плеть свистит, и этот посвист
Слышится в семи ущельях
И восьмого достигает,
Робких, спящих коз пугает,—
Робких коз собаки ловят.
Упускают их собаки, —
Два орла их настигают.
Убегают от пернатых, —
Конь гнедой их настигает,
Мечет пламя, обжигает
Придорожные он травы.
Жаркий пар над ним клубится,
Неотступной мчится тенью.
Едет-скачет всадник смелый,
Тот, чьи стрелы реют в небе...

Вот из каменного дома
Вышла девушка с кувшином.
С исполином повстречалась
И увидела гнедого,—
В старый дом назад вбежала,
Госпоже сказала слово:

"Сатаней, сиянье наше,
Кто тебя умней и краше?
Кто сравнится красотою
С тонкобровою гуашей,
Что гадает на фасоли?
Золотом подол твой вышит,
Облик — молодостью дышит,
Очи — солнце, зубы — жемчуг.
Ум твой славится повсюду,
Кто ни явится, воскликнет:
"Ты — красавица, ты — чудо!"
Прибыл к нам могучий всадник.
Я не ведаю, откуда,
Я в лицо его не знаю,—
В нашем крае он впервые".

Сатаней вышивала,
Красотою сияла,
А шитье золотое
На коленях держала.
Как девица вбежала,
Эту весть рассказала,
Сатаней задрожала,
И шитье уронила,
И спросила в смятенье:

"Каков этот муж?
Куда он спешит?
Каков его вид?
Каков его конь?
Поди разгляди!"

Вышла девушка и скоро
Возвратилась и сказала:

"Вид его необычаен.
Конь его могуч, красив он,
Горделив он, как хозяин.
Ах, какими я словами
Расскажу об этом альпе?
Из ноздрей он мечет пламя,
Наши травы обжигая.
Впереди — туман клубится,
Или туча то густая?
Сзади мчится стая галок.

Всадник несется,
К нам приближаясь
И возвышаясь,
Точно шатер.
Справа — борзые,
Слева — борзые,
Сверху большие
Реют орлы.
Справа, сквозь тучи,
Солнце сияет,
Слева сыпучий
Падает снег.
То выдвигаясь,
То опускаясь,
Меч исполина
Сталью блестит.
Муж несравненный
Важен и статен,
Солнце вселенной —
Над головой.
Видно, что всадник
Грозен в сраженье,
Видно, трепещет
Враг перед ним.
Кто этот всадник,
Чье снаряженье
Золотом блещет
И серебром?
Нет, я не знаю,
Кто этот всадник:
Нашему краю
Он незнаком!"

Сатаней, солнце нартов,
Подбегает к оконцу,
Раскрывает оконце
И, раскрыв, восклицает:

"Это — нарт Бадыноко,
Одинокий наездник,
Слава нартского края.
Он, врагов сокрушая,
Стал для нартов душою,
Стал грозою для чинтов.
То не туча густая
Впереди его мчится,
То не галочья стая
Позади его мчится,
Это конь его дышит
Горячо и сердито,
Это комья взметают
Прямо в небо копыта.
Не огонь обжигает
Придорожные травы,
Это конь величавый
Наземь пену роняет.
Не седок солнцеликий
Нам шатром показался,
То двуглавая пика
Нам шатром показалась!

Богатырь Бадыноко —
Нартской силы вершина,
Исполина сильнее
Не найти во вселенной.
Но хочу я проверить:
Этот витязь бесценный,
Этот муж устоит ли
Пред моей красотою
Молодою, нетленной?
Быстро зеркальце дай мне,
Принеси-ка мне гребень,
Расчеши-ка мне косы,
Насурьми мои брови:
Надо быть наготове,
Чтоб завлечь Бадыноко!"

Ой, жилище Алиджа,
Игрищ древнее место!
Сатаней, как невеста,
Надевает цветные
Дорогие наряды,
Щеки белит, румянит
И сурьмит свои брови.
Сатаней — наготове:
Кто соперничать станет
С красотою нетленной?
Сатаней приказала
Черноокой девице:
"Приведи Бадыноко!"

Та пошла по дороге,
А гнедой тонконогий
Скачет, бег замедляя:
То седок его строгий,
Уваженье являя
Незнакомой девице,
Бег коня замедляет.
Восклицает девица:
"Нартский муж Бадыноко,
Воин, славой покрытый,
Воин с пикой двуглавой,
Величавый, суровый:
Обернись на мгновенье!"

Шаг замедлив гнедого,
Храбрый нарт обернулся,
Молвил слово привета,
И в ответ он услышал:

"В дом Алиджа вступи ты,
Знаменитый воитель.
Здесь обитель веселья.
В честь тебя мы зарежем
И быка, и барана,
В честь тебя мы откроем
Бочку светлого сано,
Пир богатый устроим.
Здесь услышишь ты много
Звонких песен и здравиц,
Здесь увидишь ты много
Тонкобровых красавиц.
Витязь добрый, удалый,
К нам пожалуй ты в гости!"

Черноокой девице
Бадыноко ответил:
"Дом Алиджа да будет
Изобилен и светел!
Пусть отведают гости
И быка, и барана,
Бочку светлого сано
Ваши гости осушат!
Пусть все чаши для здравиц
Ваши гости поднимут,
Тонкобровых красавиц
Ваши гости обнимут!
Одержим я иною
Благородною целью,
Не стремлюсь я к веселью,
К угощеньям богатым,
К песнопеньям красивым,
К наслажденьям любовным!
Не хожу по лагунам
В гости к женщинам юным,
Я не сплю в их объятьях!
Я люблю одарять их
Справедливой добычей,
Против зла я сражаюсь,
И добро — мой обычай.
С черной силой воюя,
Светлой силой владея,
Лиходея ищу я,
Чтоб его уничтожить!
Вольный витязь и воин,
Другом я называю
Лишь того, кто достоин
Званья смелого нарта!"

"Светлой силой владея,
Ищешь смелого нарта?
Приведу Шауея!"
"Шауей мне не нужен:
Он из рода строптивых".
"Приведу я Пануко!"
"Мне Пануко не нужен:
Не терплю я кичливых!"

Так сказав, Бадыноко
Ускакал от девицы...
И тогда надевает
Сатаней ноговицы,
Сатаней надевает
Златотканное платье,
И платком свои косы
Сатаней покрывает,
И берет она в руки
Позолоченный посох.
Сатаней на ходули
Ставит стройные ноги
И спешит по дороге,
Как лиса молодая,
Мягко-мягко ступая,
К Бадыноко навстречу.
К Бадыноко подходит,
Обращается с речью:
"Бадыноко знаменитый,
Отдохни ты в нашем доме!
Стал для нартов ты душою,
Стал грозою ты для чинтов,
Ты, чьи подвиги известны,
Но кого в лицо не знаем!
Прославляем ты повсюду,
Ты красив, могуч и строен.
Не приравнивай меня ты
К женщинам болтливым, вздорным:
Я в седле сижу, как воин!
Не считай, герой, зазорным
В нашем доме пребыванье,
Если в доме нет Сосруко!
Я устрою пированье,
Я открою бочку сано,
На обед быка зарежу,
Дам на ужин я барана.
Если будет нужен отдых —
Отведу покой богатый:
Снимешь латы и вздремнешь ты,
Отдохнешь ты, Бадыноко!"

"Я не вижу соблазна
В этом праздном веселье,
В угощеньях богатых,
В песнопеньях красивых,
В наслажденьях любовных.
Не хожу по лагунам
В гости к девушкам юным.
С черной силой воюя,
Силой правды владея,
Лиходея ищу я,
Чтоб его уничтожить!"

Так сказал Бадыноко,
Одинокий наездник.
Тут срывает гуаша
Свой платок златотканный,
Обнажает гуаша
Белоснежную шею,—
Храбреца не прельщает
Белоснежная шея.
Опускает гуаша
Златотканное платье,
Обнажает гуаша
Белоснежные груди,—
Храбреца не прельщают
Белоснежные груди.
Обижает гуашу,
Обижает жестоко
Гордый взор Бадыноко.
Обнажает гуаша
Белоснежные бедра, —
Не глядит Бадыноко
На гуашу нагую,
Говорит Бадыноко:

"Не старайся впустую, —
Ты себя опозоришь.
Никогда не ночую
Я в гостях у красавиц.
Для беседы ищу я,
Вольный витязь и воин,
Лишь того, кто достоин
Званья смелого нарта!"

Сатаней, устыдившись,
Покрывалом накрылась,
Бадыноко сказала:

"Если ищешь ты нартов,
Богатырь Бадыноко, —
Недалеко отсюда
Дом стоит кособокий,
Невысокий, старинный.
Там пируют мужчины,
Там идет санопитье:
Это — нартов услада.
Смех звенит, громкий говор...
А Насрен — их тхамада,
А Сосруко — их повар.
В этот дом кособокий
Ты вступи, Бадыноко,
Осиянный победой.
Нартов сано отведай,
Нартов силу изведай!"
Поскакал Бадыноко,
Одинокий наездник,
Нартской силы вершина.
Вот и дом кособокий,
Невысокий, старинный.
Там пируют мужчины,
Чаши ходят по кругу,
Все желают друг другу
Долголетья и счастья.
Как взмахнул всадник плетью —
Дом старинный качнулся,
Потолок пошатнулся,
На пол чаши упали.
Тот, кто пил, — захлебнулся,
Кто сидел — встал в испуге,
Кто стоял — прочь пустился:
Все бегут врассыпную.
Но булатный Сосруко
Глянул в щелку дверную, —
Бадыноко увидел.
И воскликнул Сосруко:

"Э-эй, глупые нарты,
Почему вы в испуге?
Не узнали вы, что ли,
Исполина в кольчуге?
То — отваги вершина,
Богатырь Бадыноко,
Одинокий наездник,
Что душой стал для нартов,
Что грозой стал для чинтов!"

Все вздохнули глубоко,
С плеч их бремя упало!
Слез с коня в это время
Богатырь Бадыноко,—
Слышит слово тхамады:

"Нарт прославленный! Рады
Твоему мы прибытью:
К санопитью ты прибыл.
Нам рожден ты на радость,
А врагам — на погибель.
Так изведай ты сладость
Сано, светлого сано,
Осиянный победой,
Заходи, нарт-сподвижник!"

Бурки стелют пред гостем
Нарты, семеро счетом,
И в кунацкую вводят
Бадыноко с почетом,
Гостю чашу подносят
И сплясать его просят.
Хоть устал он с дороги,
А вскочил на треногий,
Круглый, маленький столик,
В пляс веселый пустился,
Закрутился он вихрем,
Не колебля приправы,
Не пролив даже капли,
И, сплясав, спрыгнул на пол.
Тут булатный Сосруко
В пляс веселый пустился,
По краям закружился
Чаши с острой приправой,
Не пролив даже капли.
Он, сплясав, спрыгнул на пол.
Тут Насрен белоглавый
В пляс веселый пустился,
По краям закружился
Чаши с острой приправой,
Но и капельки малой
Он не пролил ни разу.

Именитые нарты
Говорят Батаразу:
"Покажи, как ты пляшешь!"
Подчиняясь приказу,
В быстрый пляс он пустился.
Батараз для забавы
Вкруг приправы кружился,
Но и капли не пролил,
Спрыгнул на пол дощатый
И такой поднял грохот,
Будто грома раскаты
Пронеслись над полями.
Хаса Нартов — в тревоге:
"Грозной молнии пламя
Отвратите, о боги!"

В гнев приходит Сосруко.
В землю меч он вонзает,
По его рукояти
На носках пробегает.
В гнев пришел Бадыноко:
Меч прославленный в землю
Рукоятью вонзает
И по лезвию гордо
На носках пробегает,
И дрожит пол дощатый!
И, восторгом объяты,
Все воскликнули громко:
"Век живи, Бадыноко,
Наш отважный вожатый,
Ты душой стал для нартов,
Ты грозой стал для чинтов!"

 
Rambler's Top100
  Интернет магазин BERSHOP Мобильный Планетарий