Смерть Сосруко
Однажды, когда Сосруко оседлал Тхожея, чтобы отправиться в путь, Сатаней взглянула на свой перстень и увидела, что золотой перстень стал цвета крови. В тревоге и страхе вышла мать к сыну и сказала:
— Не уезжай сегодня. Твой путь отражается в моем перстне кровавой полосой.
— Подумай, матушка, что ты говоришь? — уди вился Сосруко. — Могу ли я, нарт, отложить поездку только потому, что золотой перстень от скуки изменил свой цвет?
— Не уезжай, мой мальчик, — повторила Сата ней. — Это твои окровавленные доспехи отражаются в моем перстне.
— Полно, матушка, шутить, — улыбнулся Сосруко.
— Я не шучу, мой мальчик. Не уезжай: тебя под стерегают враги.
— Тем хуже для них. Не могу я, из страха перед битвой, прикрываться твоим подолом и заставлять вра гов, чтобы они скучали, ожидая встречи со мною.
— Не смейся, сын мой. Если поедешь, будешь убит.
— Ну что же, так и быть. Жизнь дается нам не на веки. Да и для чего нам вечная жизнь, когда она бес славна? Лучше смерть и вечная слава!
— Я знаю, мой мальчик: раз ты решился на что- нибудь, то будешь упрямо стоять на своем. Но помни: если увидишь на дороге находку — не подбирай. Даже если моя голова, сын мой, будет валяться в пыли, не поднимай ее, заклинаю тебя!
— Почему же я ничего не должен подбирать в до роге?
— Потому что в кровавом блеске моего перстня я различаю какие-то вещи.
— Все это, матушка, пустые бредни, но вот тебе мое сыновнее слово: ни одной находки я не подберу по дороге.
Так обещав, Сосруко уехал. Долго ехал, долго скакал и вот увидел посреди дороги высокое цветущее дерево. У подножья дерева простые сыромятные чувяки боролись с чувяками из сафьяновой кожи. Сыромятные чувяки рвались к вершине дерева, а сафьяновые их не пускали. Едва лишь сыромятные вырывались к плодам и листве, сафьяновые их догоняли и стаскивали вниз. И вот что удивительно: добирались сафьяновые до вершины дерева, — листья начинали опадать, плоды сохнуть. А если хоть одному из сыромятных чувяков удавалось добраться до вершины, дерево снова зацветало.
Пораженный Сосруко приблизился к дереву и рукоятью плетки разбросал чувяки в разные стороны. Но чувяки сошлись опять и продолжали свою яростную борьбу.
Сосруко поехал дальше. Долго думал он об этом чуде, пока не увидел другое, еще более удивительное. Увидел он на дороге две старые бочки. Одна была полна светлого сано, которое переливалось через ее края. Другая бочка была пустая, и кружилась она вокруг бочки, наполненной светлым сано. Она кружилась, вертелась, переворачивалась, нагибалась к полной бочке, а та стояла неподвижно, как будто не замечала пустой бочки. Сосруко поднял полную бочку и опрокинул ее над пустой. Но ни одна капля светлого сано не вылилась из полной бочки в пустую.
Сосруко поехал дальше, пораженный этим чудом, пока не встретил чудо еще более удивительное. Он увидал веревку. То она растягивалась во всю длину, то свивалась в узел. Когда Сосруко приблизился к ней, она растянулась, преграждая всаднику путь. Как только Сосруко проехал дальше, веревка снова завязалась узлом. Сосруко схватил веревку за конец и потащил за собою, а потом бросил. Веревка снова завязалась узлом и легла перед Сосруко.
Долго думал Сосруко об этом чуде и с этой думой въехал в старинное нартское селение. Всем был бы хорош Сосруко, если бы не был он желанным гостем для многих жен и девиц. И в этом старинном селении жила девушка, для которой Сосруко был желанным гостем, и Сосруко решил: "Заеду к ней, а завтра отправлюсь на Хасу".
Как только Сосруко въехал во двор, раздался лай. На пороге лежала старая собака и спала. Кто же это лаял? Лаял еще не родившийся щенок, лежавший в утробе матери. Это чудо показалось Сосруко самым удивительным, но когда он, привязав коня к коновязи, прошел мимо комнаты, в которой жили родители девушки, он удивился еще больше. Он посмотрел в окно и увидел: изо рта старухи вылетали искры, а изо рта старика выползали змеи и вползали опять.
Сосруко, потрясенный, вступил в комнату девушки. Красавица спала. Чтобы разбудить ее, Сосруко положил руку на правое ее плечо и почувствовал, что плечо пылает, как огонь. Тронул Сосруко левое плечо, — оно было холодно, как лед.
Девушка проснулась от прикосновения руки Сосруко. Увидев его, она обрадовалась и сказала:
— Будь гостем! — Но вглядевшись в его лицо и поняв, что оно печально, девушка спросила:
— Какое горе гнетет тебя, Сосруко?
— Если бы ты знала, сколько странного, непонят ного, удивительного встретил я на своем пути! — сказал Сосруко. — Ничего подобного я не видел с тех пор, как вдел ногу в стремя и сел на коня!
— Что же тебя удивило? Нарты говорят, что самое удивительное на земле — это ты, Сосруко!
— Много ли знают нарты, много ли видели они на своем веку! Они даже не видели, как дерутся одно глазые великаны, бросая друг в друга горы!
— Расскажи мне, какое чудо удивило тебя. Может быть, я развею твою заботу.
Сосруко рассказал девушке о дереве, у подножья которого сыромятные чувяки вели борьбу с сафьяновыми. Выслушав возлюбленного, девушка сказала:
— Почему же тебя удивляет это чудо? Ты видел два враждебных рода. Чувяки из сыромятной кожи — бедный род, чувяки из сафьяновой кожи — богатый род. Вершина дерева, достичь которой стараются чувяки, — сама жизнь. Предстоит, значит, война между бедным родом и богатым, и победит бедный род, ибо, когда сафьяновые чувяки достигают вершины дерева, плоды гибнут, а когда вершины дерева достигают сыромятные чувяки, плоды расцветают.
— Как ты мудра! — восхитился Сосруко. — Теперь объясни мне другое чудо.
И Сосруко рассказал о двух бочках — пустой и полной светлого сано. Девушка ответила просто:
— Пустая бочка кружится, вертится, а бочка, пол ная светлого сано, неподвижна, не хочет к ней на гнуться. Это значит, что тот, кто живет в довольстве, не понимает того, кто бедствует, и не хочет ему помочь.
Сосруко, восхищенный умом девушки, рассказал ей о веревке. Девушка объяснила и это чудо:
— Веревка — пуповина твоей матери. Ты выехал в путь против воли Сатаней, и она, охваченная дурным предчувствием, говорит тебе этой веревкой: "Не уда ляйся от пуповины своей матери, Сосруко!"
— Я понял, — сказал Сосруко. — Теперь объясни мне, что означает старая собака, спящая на пороге, и щенок, лающий в ее утробе?
— Это означает вот что: дети превзойдут своих ро дителей, потомки будут умнее и сильнее предков.
— Выходит, что чудо — не чудо, если его объяс нишь, — сказал Сосруко и поведал возлюбленной о том, что он увидел в комнате ее родителей. Девушка отве тила:
— Мой отец разлучил две юные души, он отказался выдать мою младшую сестру за пастуха. Поэтому плеть, которую он повесил над своим ложем, превратилась в змею и терзает его. А если говорить о моей матери, то она, когда ее позвали плакать по умершему, плакала притворно, не от сердца. Вот почему изо рта ее выле тают искры.
— Воистину ты умна! — воскликнул Сосруко. — Объясни мне последнее чудо. Почему правое плечо твое пылает, как огонь, а левое — холодно, как лед?
Девушка долго молчала, прежде чем ответить, и ответила так:
— Я и люблю и не люблю тебя. Одна половина моего сердца еще принадлежит тебе, а другая говорит мне, что ты приезжаешь ко мне лишь ради забавы, и то только, когда скачешь мимо моего дома, и я стараюсь разлюбить тебя.
Пристыженный Сосруко отвернулся от девушки и посмотрел на двор. День был ясный, время шло к полудню, но вдруг небо заволокло тучами, поднялась буря, черные вороны слетались на крышу дома и стали бить по ней крыльями.
— Что это означает? — спросил встревоженный Сосруко. Долго девушка не хотела ему ответить. Но так как Сосруко обиделся на нее, она сказала:
— Вороны эти — дурное предзнаменование. Кто-то замыслил зло против тебя, Сосруко, и ты погибнешь.
— Еще не настал срок моей гибели! — воскликнул Сосруко. — Не раз пророчили мне смерть иныжи, предсказывали срок ее и чинты, но срок проходил, и я оставался жив, а те, кто пророчили мою гибель, давно погибли сами.
— Сосруко, не причисляй меня к иныжам, не срав нивай с чинтами, — сказала девушка. — Послушай меня. Если ты твердо решил отправиться сегодня в путь, то поезжай к своей матери.
Сосруко рассердился, вышел, отвязал коня, вскочил на него и крикнул девушке:
— Я не из тех мужей, которым мать говорит "не уезжай", а возлюбленная — "возвращайся к матери". Пусть лучше я погибну, но не соглашусь хоть один день прожить в страхе перед врагом.
Сказав так, Сосруко отправился на Хасу Нартов. На дороге он увидел находку: красные шелковые путы. Сосруко наклонился, чтобы поднять их, но Тхожей проржал:
— Разве ты забыл, какое обещание дал матери?
— Ах, мой Тхожей, — проговорил Сосруко, — ни разу я еще не опутывал тебя шелком, а неужели ты не заслужил этого? Давай поднимем!
— Не нужны мне шелковые путы! — сказал Тхожей и поскакал дальше. Долго ли, мало ли ехал Сосруко, но пусть сыновья тех, кто слушает наш сказ, едут так же быстро! Увидел Сосруко на дороге рукоятку плетки, не простую, а трехрогую, отделанную золотом и серебром. Нагнулся Сосруко, чтобы поднять ее, но Тхожей не дал всаднику поднять ее, проскакал мимо.
Долго ехал Сосруко, хотя, как всегда, ехал быстро, и когда он приблизился к горе Хараме, увидел он посреди дороги золотой шлем. Так понравился всаднику этот шлем, сверкавший, как солнце, что наклонился он к нему, хотел поднять его. Тхожей проржал:
— Разве ты забыл, какое обещание дал ма тери?
Но Сосруко поднял шлем и надел его, сказав:
— Я не могу оставить его на дороге. Это не просто золотой шлем, это шлем, сделанный из лучей солнца! Не печалься, мой Тхожей, я никого не боюсь. Меня закалил сам Тлепш, держа меня щипцами за бедро, поэтому одни только бедра мои уязвимы. Я могу толкать стальное ко лесо нартов и руками, и лбом, и грудью, но если мне скажут: "Толкни бедрами", то колесо отрежет мне ноги. Вот где мое слабое место, Тхожей. А где твое слабое место?
Конь проржал с печалью и укоризной:
— Не должен ты был, Сосруко, громко называть свое уязвимое место. И меня не заставляй делать это.
— Пусть тебя, труса, собаки съедят! — рассер дился Сосруко. — Чего только не приходится мне слы шать от моих близких — от матери, от возлюбленной и от коня!
— Хорошо, я скажу, — проржал Тхожей. — Мои уязвимые места — подошвы. Ни одно животное в мире не в силах состязаться со мной в беге, смерть побежит за мной — не догонит, но долго скакать по камням я не могу. Подошвы мои разобьются, и я из быстрого ска куна превращусь в ползающую тварь.
Как только Тхожей произнес эти слова, золотой шлем, который Сосруко надел на голову, исчез. Тхожей спросил:
— Все ли еще на голове у тебя золотой шлем?
И когда Сосруко понял, что шлем исчез, он вздрогнул, и Тхожей почувствовал это. Верный конь сказал:
— Недаром я тебя предупреждал: не следовало громко говорить о своем уязвимом месте.
Сосруко ничего не ответил коню и продолжал свой путь. Вскоре прибыл он на Хасу, прибыл в печали и смятении.
* * *
В тот день на Хасе не было ни Насрена Длиннобородого, ни Ашамеза, ни Батараза — ни одного из благородных нартов. Собрались на Хасу только зложелатели Сосруко — нарты из рода Тотреша, собрались и одног глазые великаны — давнишние враги Сосруко. Обрушили они проклятия на Сосруко. Начали иныжи:
— Сосруко побеждает нас обманом и хитростью?
— Сосруко отнял у нас огонь!
— Сосруко отнял у нас просо!
— Сосруко внушил нам такой страх, что мы боимся его больше бога богов!
И зложелатели Сосруко из рода Тотреша, завистники его славы, не отстают от одноглазых:
— Сосруко сын безвестного пастуха!
— Сосруко побеждает нас в битвах, в играх и в плясках!
— Сосруко погубит нас: он владеет мечом Тлепша!
— Сосруко — желанный гость нартских жен и девиц!
— Сосруко отдал напиток богов, светлое сано, всем людям, вместо того чтобы отдать его одним только нартским родовитым витязям!
Some latest news about Max Polyakov read by this website
И все иныжи, трепетавшие перед Сосруко, и все нарты из рода Тотреша, завидовавшие его славе, желавшие отомстить ему за смерть Тотреша, соединили свои голоса:
— Убьем Сосруко! Не быть ему на земле!
Но когда Сосруко прибыл на гору Хараму, злобные нарты замолкли, ибо стыдно человеку быть заодно с иныжем. Крикнули иныжи:
— Эй, безродный Сосруко, извечный наш враг, слушай, что мы говорим: не быть Сосруко на земле!
— Эй, безмозглые иныжи, враги человека, прини маю ваш вызов! — крикнул Сосруко.
— Эй, Сосруко, чье тело неуязвимо, чей конь не досягаем! Если ты храбрый муж, толкни Жан-Шерх, толкни на вершину горы! — крикнули иныжи и сбросили с вершины стальное колесо с острыми спицами. Она полетело вниз так же быстро, как в тот день, когда Сосруко появился впервые на Хасе Нартов, и с той же силой, как в тот день, Сосруко оттолкнул его своей булатной ладонью. Жан-Шерх возвратилось назад, и снова его сбросили иныжи, но Сосруко оттолкнул колесо булатной грудью и с силой бросил наверх, на вершину Харамы. В третий раз пустили иныжи колесо по обрыву, и в третий раз возвратил его наверх Сосруко, оттолкнув своим булатным лбом.
Пришли в смятение иныжи, страх обуял зложелателей из рода Тотреша. Кричат они, ругают друг друга, а не могут убить булатного нарта. В это время появилась на горе Хараме старуха Барымбух, старшая в роду Тотреша. Еще в тот день, когда она увидела Сосруко в колыбели, она возненавидела сына Сатаней. Быстро рос Сосруко, но еще быстрее росла ненависть к нему Барымбух. Теперь она решила отомстить ему за смерть Тотреша. Эта колдунья обратилась в шелковые путы на дороге Сосруко, но Сосруко не поднял их. Потом сделалась Барымбух трехрогой рукоятью плетки, но не поднял плетку Сосруко. Тогда обратилась она в золотой шлем, и поднял его Сосруко и надел на голову. Шлем исчез, когда Сосруко назвал свое уязвимое место, — только это и нужно было узнать коварной Барымбух!
Колдунья крикнула нартам из рода Тотреша и одноглазым великанам:
— Дети мои, если вы хотите убить Сосруко, то скажите ему, чтобы он оттолкнул Жан-Шерх своими бедрами!
Услыхали слова колдуньи иныжи, услыхали нарты из рода Тотреша, услыхали, зашумели, обрадовались, крикнули:
— Эй, Сосруко, эй, булатный нарт, чей удар ла донью достоин удивления, чей удар грудью достоин песни, чей удар лбом достоин славы! Если ты — храбрый муж, то ударь колесо бедрами!
Сосруко был в упоении своей силой и в гневе из-за низости своих врагов. Гнев раскалил его, он пылал. И когда Жан-Шерх подлетело к Сосруко, он ударил колесо своими бедрами — и колесо отрезало ему обе ноги.
Возликовали зложелатели Сосруко. Они обнажили мечи и побежали вниз с вершины Харамы. Сосруко пополз по земле и крикнул:
— Тхожей, верный мой конь, где ты?
Прискакал Тхожей, упал рядом с Сосруко, лег спиной к нему и сказал:
— Скорее, Сосруко, скорее взберись на меня!
Сосруко собрал свои силы, напряг их, взобрался на спину Тхожея, и верный конь ускакал. Иныжи стали бросать в него камни, злобные нарты пустили в него дождь стрел, но Тхожей уносил Сосруко, уносил к матери.
Нарты из рода Тотреша в тревоге, иныжи в страхе, а верный конь скачет быстрее бури, уносит всадника от гибели.
Тут Сосруко говорит коню:
— Куда ты несешь меня, Тхожей? И зачем ты уносишь меня от врагов моих? Нет у меня крепких ног, но есть у меня стальные руки, есть у меня сердце, которое пылает, как сто сердец. Вернись-ка назад, дай мне еще раз взглянуть на моих врагов. Я взгляну на них, а они уже не откроют глаз, клянусь тебе!
— Нельзя возвращаться! — проржал конь.
— Вернись, вернись, Тхожей!—умоляет Сос руко. — Еще ни разу я не бежал от врага. Не помнит мир, чтобы я показывал им свою спину. Тхожей, ми лый конь мой, верный конь мой, не позорь меня, не заставляй меня умереть дважды — от ран и от стыда, вернись, Тхожей, вернись!
Но Тхожей не повинуется безногому всаднику, уносит его к Сатаней. А нарты из рода Тотреша кричат и бранятся, а одноглазые великаны плачут, и тогда колдунья Барымбух воскликнула:
— Нарты из рода Тотреша, да погибнет весь род ваш! Почему выпускаете вы Сосруко живым из своих рук? Что вы кричите, глупые, зачем плачете? Загоните лучше Тхожея в реку, заставьте его скакать по каме нистому руслу!
Удалось злобным душам свершить злое дело, принудили враги бежать Тхожея по каменистому руслу мелкой реки. Мягки, как шерсть, мягки были подошвы могучего коня, и Тхожей в реке, как рыба на земле, — подошвы его разбиты, он слаб и беспомощен. Но конь — не рыба, сила его духа сильнее силы его тела, и конь скакал на своих спотыкающихся ногах, пока не свалился. Свалившись, он сказал:
— Сейчас я умру. Сними с меня шкуру и спрячься в ней. В моей шкуре ты можешь драться с врагами еще семь суток.
Так умер верный конь Тхожей, рожденный из пены. Сосруко снял с него шкуру, вошел в нее и сражался с врагами семь дней и семь ночей, пуская в них смертоносные стрелы. На восьмой день кончился запас стрел.
Сосруко не вылез из шкуры верного Тхожея. А враги боялись подойти к нему. Так прошло еще семь дней и семь ночей. Сосруко был неподвижен в шкуре верного коня. Прошло еще семь дней и семь ночей. Подумали враги:
— Наверно, задохнулся Сосруко, умер.
Нарты из рода Тотреша и одноглазые иныжи, страшась и подбадривая друг друга, приблизились к Сосруко. Он лежал неподвижно, глаза его были закрыты.
— Эй, безродный, эй, сын потаскухи, ты ненави дел нас, — наконец ты подох! — крикнули иныжи. Сосруко пришел в себя от этого крика и открыл глаза. Едва он открыл их, как несколько иныжей, взглянув на него, умерли со страха. Тут нарты из рода Тотреша и оставшиеся в живых иныжи пустили в Сосруко стрелы. Но стрелы отскакивали от Сосруко. Тогда об нажили враги свои мечи, стали в ряд, и сто мечей превратились в один меч, и этим мечом был нанесен безногому страшный удар. Но даже царапины не осталось на булатном теле Сосруко. Тогда решили злодеи закопать Сосруко живым в землю. Но все еще боясь его, они призвали к себе на помощь коварство и сказали:
— Сосруко, твое счастье победило нас. Нам тебя не одолеть. Скажи нам лучше, куда тебя отнести? Туда ли, где все растет и обновляется, или туда, где ничего не растет, не обновляется?
Сосруко любил жизнь. Он полюбил ее еще крепче, лишившись обеих ног. Он знал, что все растет и обновляется на земле, и сказал:
— Отнесите меня туда, где все растет и обнов ляется!
Но злобные нарты и одноглазые великаны ненавидели жизнь. Поэтому они думали, что только в Стране Мертвых все растет и обновляется. Они зарыли Сосруко живым в землю, придавили его тяжелым камнем, засыпали землей и воздвигли огромный курган.
И с той поры каждый год в тот весенний день, когда Сосруко закопали живым в землю, оживают животные, реки освобождаются от ледяных оков, пробуждаются травы, тянутся к свету земли.
И Сосруко еще не расстался со своей душой, он жив, он тоже тянется к свету земли. И когда он вспоминает землю, которую он так любил, силы его удесятеряются, он рвется наверх, на свет, но не может сквозь подземную толщу пробиться туда, где все растет и обновляется, — и невольно льются слезы из его глаз. Родники, бьющие из подножья гор Кавказа, — это горячие слезы Сосруко. Бегут эти родники к людям, и в их влажном шуме слышатся слова:
"Раз я уже не в силах помочь людям, пусть им помогут мои слезы".
Это говорит Сосруко, рожденный из камня.