ЧЕРКЕСЫ (САМОНАЗВАНИЕ АДЫГИ) – ДРЕВНЕЙШИЕ ЖИТЕЛИ СЕВЕРО-ЗАПАДНОГО КАВКАЗА

Много сказов повторялось,
Распевалось много песен
В кузне Тлепша, и начало
Так звучало каждой песни:
"Хаса Нартов, Хаса Нартов..."
Потому что все напевы,
Потому что все сказанья
Родились на Хасе Нартов,
Начались на Хасе Нартов.
И Сосруко наш, окрепший
В кузне Тлепша, сильнорукий,
С упоением внимал им —
Песнопениям чудесным.

Шли на Хасе Нартов речи
О геройской сече грозной,
О путях непроходимых,
О конях неутомимых,
О набегах знаменитых,
О джигитах непоборных,
Об убитых великанах,
О туманах в высях горных,
О свирепых ураганах
В океанах беспредельных,
О смертельных метких стрелах,
О могучих, смелых людях,
Что за подвиг величавый
Песню славы заслужили.

Одного Сосруко хочет —
Хочет быть на Хасе Нартов,
Хочет выпить с ними вместе,
Гордой чести не роняя.
Хочет он, внимая сказам,
Сердце, разум, силу нартов,
Разум всей душой постигнуть
И достигнуть, силой мерясь,
Над храбрейшими победы
В день беседы богатырской.

"Матушка, — сказал Сосруко, —
Много ль видел я на свете?
А в расцвете сил я ныне.
Там, в долине; на рассвете,
Нарты собрались на Хасу.
Как же мне попасть на Хасу?
Надо ль мне притти с добычей,
Чтоб узнать обычай нартов,
Услыхать слова их здравиц?
Ты красавиц всех красивей,
Сыну ты скажи, голубка:
Как испить из кубка нартов?"

Сатаней улыбнулась:
"О Сосруко, о свет мой!
Вот ответ мой: пойду я
К нашим нартам на Хасу.
О тебе расскажу я,
Попрошу я, чтоб сын мой
Получил приглашенье.
Как решенье мне скажут:
"Пусть приедет Сосруко", —
Ты на пир отправляйся:
Снаряженье готово.
Только слово послушай:
Не бывал ты в сраженье,
И пиров не знавал ты,
А приводит к позору
Нарушенье приличий!
Есть обычай у нартов:
К ним на Хасу приходят,
Получив приглашенье!"

Отвечает Сосруко:
"Ты прости мою смелость,
Но прошу, сделай милость!"

Сатаней приоделась,
Сатаней нарядилась, —
Отправляется к нартам.
Приближается к нартам,—
Все дорогу дают ей,
Все встают ей навстречу,
Тонкой речью встречают —
Этой здравицей звонкой:

"Кто с красавицей нашей,
Кто с гуашей сравнится?
С полной чашей подходим
К Сатаней тонкобровой!
Ты — добро излучаешь,
Ты — сверкаешь поныне
Красотою девичьей,
Наш обычай блюдешь ты, —
Украшение пира,
Украшение мира!"

Величают гуашу
Нарты славною речью,
Отвечает гуаша
Им заздравною речью:

"Нарты, нарты, смелый род мой!
Пусть приход мой к вам не станет
Вашей горести началом,
Вашей гордости позором, —
В том клянусь я Тха-владыкой!
Я пришла с великой просьбой.
У меня джигит есть дома,
А зовут его Сосруко:
Это имя вам знакомо.
Званья нарта он достоин,
Он, как воин, верен слову, —
Совесть матери — порука.
Вы Сосруко пригласите,
Нарты добрые, на Хасу!
Если ж в этом приглашелье
Униженье вы найдете —
О почете не прошу я:
Пусть в конце стола садится!
Если ж это невозможно —
За спиной своей поставьте
И наставьте вы Сосруко
Всем обычаям старинным.
Если ж это невозможно —
Пусть он станет на пороге,
Ваши роги пусть наполнит,
Поглядит на ваши пляски.
Если ж это невозможно —
Пусть пасет он ваших альпов
На поляне многотравной.
Нарты, вот мое желанье,
Нарты, вот о чем прошу я!"

Услыхали нарты Хасы
Просьбу матери Сосруко,
Друг на друга поглядели,
Поглядели, помолчали.
Благородный нарт Нашепко
И Насрен Длиннобородый
Посмотрели на Тхамаду,
И по взгляду было видно,
Что в растерянности нарты,
Что молчанье будет долгим.
Тут взяла его досада,
И сказал Тхамада громко:
"Ну-ка, нарты, говорите,
Ибо на вопросы женщин
Должен сразу нарт ответить.
Ну-ка, нарты, попроворней:
Нам сидеть не подобает,
Если мать стоит пред нами!"

Горд убранством, встал Пануко
И сказал, раздутый чванством:

"Матерей мы уважаем,
Но богатырей на Хасу
Не зовем по просьбе женщин:
Так не принято у нартов!
Если приглашать мы будем
Всех, кого рожают бабы —
Славным нартам, храбрым людям
Места не найдем на Хасе!"

Кончил речь свою Пануко,—
Гогуаж вскочил нескладный,
И, злорадный, крикнул громко:

"Кто из нас, о нарты-братья,
С мощной ратью не сражался?
Не скакал на поле брани,
Не свершал деяний славных?
Кто в бою Сосруко видел?
Кто его меча и лука
Испытал, изведал силу?
Каждый здесь — великий воин,
Как же мы на Хасу пустим
Сосунка, что недостоин
И презрительного взгляда?"

Так он кончил, вопрошая, —
Грузный Пшая крикнул громко:

"Нам, потомкам предков честных,
Нарушать обычай нартов?
Приглашать на Хасу нартов
Всех безусых, всех безвестных?
Тот на Хасе быть достоин,
Кто мечом разрушил горы,
Кто познал просторы мира,
Кто прошел моря и сушу,
Закаляя душу в битвах!
А Сосруко ваш хваленый,
Говорят, ребенок малый:
Без привала он не может
Перейти через овражек!
Можем ли ему позволить
Наполнять для нартов роги,
Стоя на пороге, видеть
Наши лица, братья-нарты?
Сатаней, к чему сердиться?
Не должна ты брови хмурить!
Много пролили мы крови,
Закалили в битвах тело,
А Сосруко твой — ребенок,
В нем еще силенок мало,
Он еще, как тесто, мягок,—
Нет ему на Хасе места!"

Выслушала эти речи
Сатаней с тоской во взоре.
Горе! Горе! То краснела,
То бледнела мать Сосруко.
С мукой в сердце возвратилась.
Матушку свою Сосруко
На пороге поджидает,
Вопрошает на пороге:

"Матушка моя, скажи мне,
Задержалась ты в Дороге?
Долго ж ты была на Хасе!
Ты скажи, какую радость
Нынче в дар ты принесла мне,
Что тебе сказали нарты?"

Сатаней печальна. Горе!
Сатаней безмолвна. Горе!
"Матушка, — спросил Сосруко, —
Кто тебя посмел обидеть?
Кто тебя посмел унизить?"
Отвечала мать Сосруко:

"Я пошла не той дорожкой,
Я пошла крутой тропинкой,
И тропинка, оборвавшись,
Привела меня к бесчестью.
Я — с дурною вестью, сын мой!
О тебе сказали нарты:
Не мужчина ты, ребенок,
Из пеленок ты не вышел,
Не бывал еще в сраженьях,
В песнопеньях не прославлен!
Так сказали трое нартов:
Гогуаж, Пануко, Пшая".

Утешая мать родную,
Так ответил ей Сосруко:

"Не горюй, не плачь, голубка,
Их поступка ты не бойся.
Если только трое нартов
Против моего прихода,
То невзгода небольшая.
Пшая, Гогуаж, Пануко —
Их ведь трое, а не триста,
Да и триста не страшны мне.
Не боюсь я их злоречья,
С ними встреч я не миную,
Грозный меч я двину в дело
Не единожды, не дважды
И, пока не испытаю
Нартской доблести предела,
Буду вечно полон жажды, —
Силой силу их измерить!"

Так сказав, Сосруко быстро
Подтянул подпруги туже,
Дал коню кремня две меры,
Чтобы серый сил набрался.
От кремня взметнулись искры,
От огня ослепли птицы!
Обнажил воитель статный
Меч булатный, меч суровый.
Этот меч врага любого
Узнавал на расстоянье,
Сам выскакивал из ножен!
Осторожен был Сосруко,
Остроту меча проверил,
Размахнулся и ударил
Каменного истукана:
Надвое рассек он камень!
Сердца крепость он проверил,
Землю он ударил грудью,
Из булата сотворенной,—
И земля была примята!
Крепость лба лотом проверил, —
Так же прочен ли, как молот?
Абра-камень лбом ударил —
Абра-камень был расколот!

Сатаней, любуясь сыном,
Исполином несравненным, —
Вдохновенным мудрым словом
В путь его благословила:

"Поезжай ты, сын мой милый,
Передай ты нартам Хасы,
Юным, пожилым и старым,
Что недаром закален ты
Мудрым Тлепшем семикратно,
Что из камня, сын, рожден ты,
Крепок силою булатной!
Знай, мой храбрый мальчик: нарты
Признают одних бесстрашных,
Тех, кто в рукопашных схватках
И в походах отличились,
Кто мечом разрушил горы,
Кто познал просторы мира,
Кто прошел моря и сушу,
Закаляя душу в битвах,
Кто за подвиг величавый
Песни славы удостоен!

Будь же, юный воин, счастлив,
Сын мой, в пламени окрепший!
Я просить у Тлепша буду,
Чтобы дни твои сияли,
Чтоб дела твои повсюду
Прославлялись человеком!
Чтобы меч твой был всесильным,
Чтобы конь твой был крылатым,
Чтоб копье твое теряло
Счет сраженным супостатам,
Чтобы ты булатом острым
Рассекал с размаха скалы,
Чтоб твой недруг, полон страха,
Не ушел, не скрылся в чащах
От борзых твоих бегущих,
От орлов твоих парящих,
Чтобы ты на поле ратном
Сметлив был, но без коварства,
Чтобы на пути обратном
Песня о твоем бесстрашье
Всадника опережала,
Чтоб она в селенье наше
До тебя могла вернуться,
Чтоб твоих ударов силу
Нарты гордые познали!
Будь же счастлив, сын мой милый,
Чтоб рассталась я с кручиной.
Поезжай на Хасу, мальчик,
Возвратись ко мне мужчиной!"

Ой, Сосруко, наш сын,
Ой, Сосруко, наш свет,
Для побед он рожден,
Он в кольчугу одет,
Что как солнце горит,
И блестит его щит,
Словно солнечный свет!
Едет к нартам джигит!
На совет едет к ним...

Сатаней, наша мать,
Слез не лей, наша мать,
Заживет боль в груди,
Горевать погоди!
Что тревожиться, мать?
Видишь ножницы, мать?
Погадай на них, дай
Разойтись лезвиям
И сойтись лезвиям,
Чтоб ответ услыхать:
"Твой Сосруко, твой свет,
Для побед сотворен!"

Восседает на Хасе
Нартов храброе племя,
В это время — о чудо! —
Приезжает Сосруко.
В небе гром раздается,
И трясется долина.
Встали нарты в испуге:
Что в округе творится?
"Эй, воители-нарты
Из обители нартской!
Что вам видно, что слышно?
Что за гром раздается,
Что за всадник несется
И трясется долина?"

В нартских жилах кровь вскипает,
В нартских душах гнев клокочет:
"Кто нарушить хочет Хасы
Величавое веселье?
К нам доселе не являлись
Всадники без приглашенья!"
Как Сосруко наш подъехал,
Как на Хасу Нартов глянул, —
Гром с такою грянул силой,
Что вершина содрогнулась,
Что земли качнулось лоно
Наподобье колыбели,
Заблестели сотни молний,
Озаряя и Сосруко,
И коня, и снаряженье.
Тут пришли в смущенье нарты,
Удивились, устрашились,
Семерым они велели
Великанам одноглазым
Разом встать и встретить гостя
По законам стародавним.

Стали в ряд, говорят:
"Ой, Сосруко, наш брат,
Сатаней славный сын!
По посадке твоей
Мы узнали тебя.
Мы в лицо до сих пор
Не видали тебя,
Но мы ждали тебя:
Ты давно знаменит!
Что, джигит, говори —
К нам тебя занесло?
Почему ты сердит
И насупил чело?
Веселее гляди
Да сойди ты с коня!
Ты на нас не сердись,
Ты доспехи сними,
Ты с людьми потолкуй,
Вместе с нами пройдись,
Покажи свою стать.
Ты на Хасе спляши,
В гордом плясе ты всем
Покажи свою стать.
В грязь лицом не ударь,
Поиграй колесом,
Тяжкий молот возьми,
Подними, опусти,
Наковальню разбей,—
Покажи свою мощь.
Сатаней славный сын,
Пшаю ты одолей,
Потряси храбрецов,
Гогуажа срази
И Пануко срази,
Покажи свою мощь.
Ой, Сосруко, пойдем,
Ждем давно мы тебя!"

Так сказали великаны,
Под руки Сосруко взяли
И ввели его на Хасу.
Встали нарты в честь Сосруко,
А Пануко, чванства полон,
Хочет храбрым показаться.
С рогом сано подошел он
И сказал Сосруко: "Выпей!
Ты, Сосруко, смелый воин,
Ты достоин рога нартов!"

Поднимает рог Сосруко,
Здравицу провозглашает:

"Пью за то, чтоб слово нартов
Нерушимым оставалось,
Пью за то, чтоб слава нартов
В поколеньях умножалась!
Пусть в веках свой след оставят
Нартов думы, нартов стрелы,
И потомки пусть прославят
Дух отважный, подвиг смелый!
Да нетленными пребудут
Их величия примеры,
Да нетленными пребудут
Их деянья и творенья,
Да нетленными пребудут
Мудрых нартов поколенья
До тех пор, пока нетленно,
Драгоценно и желанно
Это сладостное сано,
Это радостное сано!"
Глазом не моргнув, Сосруко
Разом выпивает сано.
Гогуаж к нему подходит,
Рог второй ему подносит,
Произносит речь такую:

"Ой, Сосруко, наш соперник,
Не испытан ты в сраженьях!
Говорят, что ты воспитан
Сатаней, гуашей нартов,
Говорят, что ты не нашей
Женщиной рожден, Сосруко!
Если ты — дитя двух женщин,
Осуши два рога разом!"

Глазом не моргнул Сосруко,
Рог заздравный осушая.

Грузный Пшая с третьим рогом
Подскочил тогда к Сосруко:

"Ой, Сосруко, воин статный,
Нарт булатный, сильнорукий!
Есть такой обычай ратный:
Кто впервые в бой вступает,
Должен трех сразить в сраженье,
Уваженье обретая.
Санопитье — не сраженье,
Не великое событье,
Мы тебя не судим строго:
Осуши три рога сано!
Так велят порядки нартов:
Выпей сано без оглядки,
Чтоб твое стальное тело
Зазвенело нартской песней,
Чтоб от пляса молодого
Задрожала Хаса Нартов,
Чтоб земля затрепетала
Под железными ногами,
Чтобы звери испугались,
Чтобы двери подкосились,
Чтобы мужество явил ты
Нартским дочерям прекрасным
Славным сладкогласным пеньем.
Ты еще немного выпей, —
Третьего достоин рога!"

Тут Насрен Длиннобородый,
Из породы самых храбрых,
Встал и молвил нартам строго:

"Выпил он два рога. Хватит!
Третий рог считаю лишним.
Не созрел еще Сосруко,
Я скажу о нашем госте:
Сердце, кости не окрепли,
Хмель его осилит, свалит, —
Кто похвалит нас за это?
Хватит, нарты, хватит, нарты,
Третий рог считаю лишним!"

Чует сердцем Сосруко
Гогуажа коварство,
Лицемерье Пануко,
Пшаи ложь и притворство
И намеренье злое:
Напоить его подло
И убить его подло.

Но известно Сосруко:
Тот вовек обесславлен,
Кто не выпьет из рога —
Пусть он даже отравлен!
Кто не выпьет из рога —
Осуждается строго:
Он слывет жалким трусом!

Ой, Сосруко булатный,
Сильнорукий и статный
В спор вступать не желает,
Третий рог поднимает,
Третий рог осушает,—
Вся душа в нем пылает!
Презирая лукавство,
Он вскочил на треногий,
Круглый, маленький столик,
А на столике — яства,
Кубки, чаши и роги!

Позабыл он тревоги,
В пляс веселый пустился,
Закрутился он вихрем,
Блюд и чаш не касался!
Столик слишком широким
Плясуну показался—
По краям закружился
Чаши с острой приправой.
Пляшет он величавый
Танец битвы и славы,
Не колебля приправы,
Не пролив даже капли,
Но от буйного пляса
Ходуном ходит Хаса!

На пол спрыгнул Сосруко,
Нартам весело крикнул:

"Погляди, нартскии род,
Наступил мой черед!
Пусть решит нартскии круг:
Кто я — враг или друг.
Вот я весь, не таюсь,
Никого не боюсь!
Знаю ваши законы,
Чтоб сыграть в "Пеший-конный".
Начинай, нартскии род,
За тобой — мой черед,
Вот я весь, не таюсь,
Никого не боюсь!
Кто тут самый умелый?
Пустим по ветру стрелы.
Начинай, нартскии род,
За тобой — мой черед,
Вот я весь, не таюсь,
Никого не боюсь!
Мы в борьбе среди луга
Вгоним в землю друг друга.
Начинай, нартскии род,
За тобой — мой черед,
Вот я весь, не таюсь,
Никого не боюсь!
Колесом поиграем,
По горе покатаем,
Начинай, нартский род,
За тобой — мой черед!"

Нарты встали, мечами
Угрожают Сосруко.
Выступает Пануко,
Он стрелу из колчана
Достает и пускает
Прямо в небо из лука.
Нарты режут барана,
Нарты шкуру снимают, —
В этот миг, из-за тучи,
Вдруг стрела прилетает
И вонзается в землю
У разделанной туши.
Души нартов ликуют.
Все пришли в восхищенье
От уменья Пануко.

Выступает Сосруко,
И стрелу свою в небо
Он пускает из лука.
Тут быка режут нарты,
Тут быка варят нарты,
А стрелы все не видно.
Долго варится мясо,
А стрелы все не видно.
На куски делят мясо,
А стрелы все не видно.
Издевается Хаса,
Над Сосруко смеется:

"Не стрелок ты из лука!
Где стрела? Затерялась,
И следа не осталось!
Не тебе, брат Сосруко,
С ним, с Пануко, тягаться,
Не тебе, брат Сосруко,
С ним в стрельбе состязаться!
Показаться решил ты
Самому себе мужем,
Похваляться ты вздумал
Перед нартскою Хасой, —
Где ж стрела твоя, парень?
Улетела, пропала,
Унеслась, удалая!"

Так сказал грузный Пшая —
Рассмеялись все нарты.
Вдруг стрела показалась,
В круглый столик вонзилась,
Середину пробила!
Огласило долину
Нартов громкое слово:

"Слава, слава Сосруко!
Нартам чудо явил ты,
Удивил ты всех нартов
Удалою стрелою!
Ту стрелу, нарт Сосруко,
Как пустил ты из лука,
Мы быка стали резать,
Мы варить стали мясо,
Долго мясо варилось,
За столы села Хаса,
Славный пир продолжая,
Рог наполнив заздравный,—
Вдруг стрела показалась,
В круглый столик вонзилась,
Середину пробила:
Видно, долго бродила
По небесному своду!

Ой, Сосруко, принес ты
Славу нартскому роду!
А скажи нам, Сосруко,
Мы узнать бы хотели,
Так же ль метко из лука
Ударяешь по цели?"

Так сказав, прячут нарты
Золотое колечко.
Дуб стоит над обрывом,
Над бурливым потоком,
Он увенчан густою
Многошумной листвою,
В той листве прячут нарты
Золотое колечко.

Гогуаж выступает,
Сбить колечко он хочет,
На него точит зубы.
Вот стрела засвистела,
Сквозь листву пролетела —
И листка не задела,
Не коснулась колечка.
Выступает Сосруко
И стрелу выпускает,
Разом с дерева нартов
Он сбивает колечко!

Дальнозоркий на редкость,
Быстроокий Сосруко
Доказал свою меткость,
Удивил наших нартов.
"Чем еще ты, Сосруко,
Удивишь наших нартов?"

Сильнорукий Сосруко
К нарту Пшае подходит,
Речь заводит такую:

"Пшая с крепкою шеей
И с душою лукавой!
Ты за славой чужою
Не гонись, многолживый:
Здесь поживы не будет...
Брось притворство и хитрость,
Вступим в единоборство:
Покажи свою ловкость,
Докажи свою храбрость, —
Средь зеленого луга
Вгоним в землю друг друга.
Начинай понемногу,
А тебе я отвечу...
Вышел я в путь-дорогу,
Ибо знал, что я встречу
Удальца посмелее,
Храбреца посильнее
Пшаи с крепкою шеей!
Выступай же вперед,
За тобой — мой черед,
Вот я весь, не таюсь,
Никого не боюсь!"

Пшая, нарт низколобый,
Черной злобой пылает,
Он хватает Сосруко,
Поднимает и вертит!
Меж ногами стальными
Он свою ногу ставит,
Он противника давит,
Чтоб сломить его силу.
Вот он поднял Сосруко
И с размаха, мгновенно,
По колено вогнал он
Нарта юного в землю.

Начинает Сосруко.
Поднимает он Пшаю,
Поднимает высоко
И на землю кидает,
И по самые плечи
Пшаю в землю вгоняет,
А потом вырывает,
Выставляет он Пшаю
На посмешище нартам.

Пшая — Крепкая Шея, —
Свирепея, хватает,
Поднимает Сосруко
И вгоняет по пояс
Нарта юного в землю.

Начинает Сосруко.
Вот хватает он Пшаю,
От земли отрывает,
Поднимает до неба
И бросает на землю.
Крепкошеего Пшаю
Так вгоняет он в землю,
Что земля покрывает
Даже голову Пшаи!

Задрожав от испуга,
Друг на друга взглянули
И воскликнули нарты:
"Это — смерть, не забава!
Не игра, а расправа!
Наша рушится слава!
Пожалел бы ты, право,
Сильнорукий Сосруко,
Эти головы нартов,
Чье упорство известно.
Кончим единоборство:
Колесом поиграем,
По горе покатаем!"

Отвечает Сосруко:
"Если Хаса желает —
Колесом поиграем,
По горе покатаем!"

Ой, Сосруко, наш свет,
В сердце нет у него
Жажды славы чужой!
Со спокойной душой
Чтоб в игре победить,
Он к Хараме-горе
Направляет свой шаг,
И в ушах силачей
Загремел его клич:
"Кто сильней? Кто храбрей?
Состязанье начнем!"
Словно гром — этот клич,
Но молчанье — в ответ:
Здесь охотников нет
Состязанье начать.
Клич опять загремел:

"Раз охотников нет —
Я один против всех
В состязанье вступлю,
Уступлю вам сейчас
Я начало игры.
На меня колесо
Покатите с горы.
Начинай, нартский род,
За тобой — мой черед,
Вот я весь, не таюсь,
Никого не боюсь!"

Все берут колесо,
Что зовется Жан-Шерх
И чьи спицы остры,
И свое колесо
Нарты катят наверх,
На вершину горы.

Ой, Сосруко из булата,
Чья душа объята страстью!
То не страх и не забота
Капли пота проливают,
То пылает жажда битвы,
То сверкает на обличье
Жажда славного деянья!

Одеянье задрожало
Мелкой дрожью не от страха, —
То у горного подножья
Разговор ведут чувяки,
То Сосруко пляшет гордо
В честь почтенных старцев-нартов,
Старцев-нартов прославляет,
Восхваляет их величье.
Те глядят на это диво,
Колесо с обрыва катят
И спесиво объявляют:
"Бей, как хочешь, бей, как можешь!"

Ой, Сосруко, наш сын,
Он один — против всех!
Он Жан-Шерх бьет рукой,
Возвращает наверх.
Нарты сверху кричат:
"Как рука твоя бьет!
Твой приход — наш конец,
Твой приезд — наш позор, —
Что же в спор ты вступил?
Битвы час не настал,
Что же губишь ты нас?
Что ты в гневе кипишь,
Ты, чье тело — булат?
Не пришел к нам иныж,
Чинты нам не грозят!
Ты ударил Жан-Шерх,
Стон раздался в ответ,—
В этом храбрости нет.
Если впрямь ты храбрец
И рожден для побед —
Грудью бей ты Жан-Шерх!"

Ой, Сосруко, наш свет,
Грудью бьет он Жан-Шерх,
Возвращает наверх.
Нарты в страхе дрожат,
Нарты в страхе кричат:
"Мы тебя смельчаком
Назовем лишь тогда,
Если лбом будешь бить,
Возвращая Жан-Шерх!"

А Сосруко, наш свет,
Им в ответ говорит:
"Пусть решит нартский круг
Кто я — враг или друг!
Покарать я готов
Чинтов злобную рать,
Но до бранной поры
Покатите с горы
Поскорее Жан-Шерх,
Чтоб мой третий удар
В трепет нартов поверг!"

Нарты с грустью глядят
На Сосруко сейчас:
Их потряс этот клич.
В третий раз колесо
Полетело с горы.

От игры не бежит
Настоящий герой.
Лбом булатным он бьет,
Возвращает Жан-Шерх,
И летит оно вверх,
Над Харамой-горой!

Тут пришли в расстройство нарты,
Стали прославлять геройство,
Силу восхвалять Сосруко,
Здравицы провозглашая,
Величая храбрым мужем.
Обращаются с приказом
К одноглазым великанам:
"Эй, ведите вы Сосруко
Под руки на Хасу нашу!
Чашу мужества вручите,
Посадите вы Сосруко
На почетнейшее место!"

Накрывают великаны
Девять столиков треногих, —
Сано в рогах не скудеет
Девять суток пред Сосруко.
Девять суток в честь Сосруко
Произносят славословья,
На прощание подносят
Победителю подарки.

Ой, Сосруко наш булатный,
Он обратно едет-скачет.
Сатаней его встречает,
Вопрошает: "Сын мой милый,
Говори: на Хасе Нартов
Что ты видел, что ты слышал?
Кто тебе навстречу вышел?
Мужеству и красноречью
Кто заставил удивляться?
Кто тебя хвалил и славил?
На каком сидел ты месте,
Бранной чести удостоен?"
Так ответил ей Сосруко:
"Там никто меня не встретил.
Только ели, только пили
Мы на этой Хасе малой,
И никто меня не славил,
Да и не ругал, пожалуй!"