Нартский эпос
ЛЮБОВЬ И СМЕРТЬ ОТИДЫ
Давным-давно все это было. Гласит легенда, что настали в стране меотов жаркие летние дни. И раскаленное добела Солнце пригласило в гости подругу – Засуху. И коротая время в беседе вольной, совсем забыло Солнце о сестре родной – Земле.
От муки вся растрескалась Земля. Поля и рощи покрылись коркой золотой. Лучи сжигали все живое. И даже Ветер, друг веселый, забыл о ней.
Лишь только серп златой, пресветлый Месяц, обеспокоен был, что жар погубит Землю. При утреннем разводе тьмы и света шепнул он слугам диска золотого, лучам, что засиделась гостья у Солнца за столом.
И жар чуть спал, и легкий ветерок пронесся по Земле. И с облегчением она вздохнула. Но воздух был еще горячий – ведь Засуха домой спешила, она была еще в дороге.
А между тем в стране меотов в зените славы царь Омарт привольно правил в Танаисе. Все было славно, но вот беда, из-за жары погибли рощи и поля, и страшный мор пленил народ. И омрачилось чело великого царя. Жрецам он дал наказ молиться ежечасно и жертвенник богам полить обильно свежей кровью.
Но все было напрасно! И разуверился народ в царе и боге, и ропот недовольства, как буйный ветер, пронесся по стране, мятежный дух огнем раздора разжигая.
И царь Омарт издал указ: бунтовщиков всех наказать, а главного жреца с высоких гор, где храм святой стоял, в палаты царские доставить!
Спешат гонцы во все концы страны. И вскоре главный жрец предстал перед царем – седой как лунь, в хитоне пыльном. И голос его полон тайны. И говорит он про свое видение.
Средь мглы ночной в горах высоких вдруг засверкала лунная дорожка, и осветился божий лик! И озарило провидением жреца: «Чтоб не было, мой царь, в твоем лице печали! Сей голос божества звенел, как золото в серебряном сосуде, и говорил он вещие слова: что солнца жар подвластен клятве верной, что дочь твоя, прекрасная Отида, должна взять жениха, и внук родится у тебя для продолжения потомства, чтоб корень твой в глубокой почве не засох. Но вот беда, сказало божество: жених для дочери твоей не должен чужеземцем быть! А после край твой снова зацветет, и твой народ – холодный шип, – почуяв влагу, распустится прекраснейшим цветком! И плодородная земля амбары хлебом вновь заполнит!»
Сказав такие странные слова, седобородый старец удалился. И опасения царя растаяли, как снег. И тут же он велел оповестить всех воинов своей большой страны, что будет пир горой! Но дочь Отиду пока в свой замысел решил не посвящать, держать все в тайне. Пусть брачный пир, как ворон черный, летит, крылами рассекая время. Никто не знает имя жениха!
Жил в тех краях на берегу реки могучей царь города Миднея по имени Гистан. А младший брат его, Зодар, владел меотами до Танаиса. Молва гласила, что были рождены они от Афродиты и Адониса.
И полюбился дочери Омарта как раз Зодар. Встречалась тайно с ним, меж встречами томясь любовной страстью. И сердце билось женское, как загнанная лань. И с голубем почтовым отправила наказ Зодару слать сватов, пока не поздно.
Но царь Омарт, ее отец, сватов не принял. Уже затеял пир он на весь мир, чтоб клятву, данную богам, исполнить и достойнейшему воину своей страны вручить ключи от сердца Отиды.
Настал день торжества, гудит народ пчелиным роем. Играют гусли, золотые струны стонут, и музыка звучит подобно хрусталю. Столы дубовые, как луки, дугой согнулись от глиняных кувшинов доброго вина. Повсюду на подносах сияют осетры, и вместо глаз сверкают каменья драгоценные. И лебеди вареные стоят на блюдах золоченых, как будто замерли в последнем вихре танца. Кабан клыкастый утопает в зелени. И пряники в меду покрыты сахарным узором.
И кубки золотые сверкают в солнечных лучах. И веселятся гости дорогие. Лишь у царя и дочери его в глазах печаль.
Когда насытились все гости, погас и тайны знак. Омарт всем объявил, что дочь его один из них получит. И выбор лишь за ним, а дочь его со временем любовь свою отдаст тому, кого он назовет!
И брови черные сомкнув кольцом, Отиде наказал молчать и слушать. И пир притих на время, как муха в сетях паука.
И голос Омарта задрожал:
«Ты – дочь могучего царя и любящего тебя отца. Я тайно всех собрал на пир, тебя, Отида, замуж выдаю. И не печаль свое чело, ведь это воля всех моих богов. Я отказал Зодару и клятве буду верен до конца. И не перечь отцу».
Он протянул Отиде золотой фиал, до края наполненный вином. В нем, в отражении лучей, блеснуло строгостью лицо царя. И голос снова дрогнул, но твердостью был крепче, чем алмаз. Гостей своих он удивил словами острее, чем стрела.
«Отдай его, сей кубок золотой, тому, кто люб тебе, кому ты будешь до гроба верною женой!» – велел Омарт.
Весь пир пронзила гробовая тишина. Уж не звенит струна златая, певцы примолкли. И кубки на столе стоят вдали от жадных глаз. И воинов все взгляды к царской дочери прикованы, как иней к веточке зеленой.
Отида была прекрасна в этот миг! Бледна, как полная луна, лишь косы черные блестят, спадая с плеч. И брови черные вразлет, как ласточки полет. И шея лебедя венчает круглый стан, что выточен, как золотая арфа. И голос как хрустальный звон. И груди словно груши на веточке прямой. И кожа белая сверкает, туманя взгляды воинов.
Чтоб красу Отиды нам познать, калеку надо звать. Увидит он невесту – без ног зайдется в танце!
Вновь голос строгий раздается с трона царского: «Ты, дочь моя, умна, пригожа, меня напрасно не гневи, ветвь рода славного ты не руби!»
О, если б знал Омарт, что дочь свою он может потерять, свои уста сомкнул бы он навечно! О, если б знал…
И дрогнул голос Отиды, как хруст реки, плененной крепким льдом. «Отец! – воскликнула она. – Мне лучше умереть, чем без Зодара жить. Пусть не увижу яркий свет зари, не жить мне от любимого вдали! Сними позор с моей души! – и стала вдруг белее белой розы. – Но коль ты тверд, как наш Кавказ белобородый, и вместо сердца камень черствый у тебя, – я знаю, кому свой кубок подарить! Напрасно тешишь ты себя надеждой. Любовью дорожу я больше, чем свободой».
И задрожали пальцы в этот миг – открылся перстень с золотой печаткой, и яд нырнул в вино. И, улыбнувшись, Отида вдруг со стоном зашептала: «Пусть будет так, как ты желаешь, и если суждено мне кубок жениху отдать, я громогласно имя назову: зовут его Псахах! Спешу к нему в объятья и свадьбу я сыграю в царстве мертвых».
И, осушив всю чашу с ядом, упала навзничь на дубовый стол. Скосила ее косою черной смерть у ног отца, что восседал на троне.
Легенде той конец – но не любви!