ЛЕГЕНДА О ПОТЕРЯННОЙ ПИСЬМЕННОСТИ
По черной пыльной степи, ковровой для славы, кровавой для жизни, шло войско холодной военной дорогой. Над воинами в доспехах железных реет двуглавый орел на зеленом сукне дорогом, прошитый нитью золотой.
Ветер воет, свистит, как разбойник. Занавес пыли стоит над оврагом в глубокой колее. Скачет угрюмый уставший отряд в восходе зари, в рассвете росистой росы.
Облака вдруг сгустились, туман над рекой. Бледно солнце, как узник в решетке. Смотрит, не греет сквозь рваные тучи.
Воины спешат на конях ослабевших, стройных. Копыта налиты свинцом, дикие нравом, кровь в жилах застыла, но верное сердце бьется в груди. Хвосты и бока их покрыты грязью, но в добрых глазах теплится ласка матери. Горячие ноздри храпом сердитым жадно вдыхают холодный воздух чужбины.
Змейкою длинной, прячась в белом тумане, полководец хаттского войска отважный Хурсили спешит на восток, где, словно храмы Египта, возвышаясь надменно, манят надеждой горы Кавказа. В саване белом стоят впереди, где очаг его предков потушен врагами. Хмурой погодой встречает он старых хозяев, пришедших с далекой сирийской земли.
Словно шелест ветров, шевелятся затянутые ранкой засохшие губы. Как будто горячие угли походных костров, слова его жгучи:
«О хаттские боги, за что вы суровы так с нами! Как воронов стая, летит нынче время, бросая в стенаньях и плаче хаттский народ. В землях Египта власть мы отдали, родив фараонов надменных. Нас возвеличив, вдруг наказанью подвергли вы нас. Роду Рамсеса отдали трон Хатшепсут, великой владычицы нашей, дочери хаттов. Храм Хатар бросили идолам местным на милость. Бог Солнца, великий наш Ра, называл нас детьми своими, «адыга», дав нам названье. Так за какие грехи, словно солнца лучи, мы рассеяны ныне по свету!»
Вдруг молнии свет рассек черную степь, зигзаги грозы разрезали тучи. И голос Тешуба, бога Грозы, словно запоздалое эхо, рассеялся по равнине, будто пух засохшей колючки:
«Славный Хурсили, слова твои крепки, как молодое вино, взгляд твой горяч, как пламя костров! Слышу обиду, но не мольбу. Не просишь за воинов и жизнь ты свою! Склонись на колени, пощады проси, иначе народ твой погибнет. Враги по следам жгут пятки твои!»
«Нет, больше не стану служить я тебе! – воскликнул гневно Хурсили. – Пусть здесь я погибну, вдали от отчизны!»
Конь ослабевший его встрепенулся и вздрогнул от горя, которое ждало отряд впереди. Дикие чувства ему говорили, что хозяин кличет беду. Боги безмолвны, но карают жестоко.
«Что ж, воля твоя, коли в кровь предо мною не хочешь сбивать ты колени», – послышался вновь голос бога Тешуба.
«Жизнь забери, но народ мой спаси, не верю богам, сыт я по горло бедою кровавой!» – ответствовал так отважный Хурсили.
Голос воина дрогнул, но тут же раздался вновь с силой:
«Где истина наших грехов, за что ты нас губишь! Ведь земли Египта кормили хаттский народ, который когда-то изгнал ты с Кавказа. Но власть передал ты роду Рамсеса. Затем, расселив у подножья великого Тавра, вновь сделал могучим хаттский народ, подарил Каппадокию. Но вновь враги нас ослабили! И каски от нас отошли. Народ синдов послал в наши земли, и с ними вновь мы стали едины, сильны! Хурритов мы покорили, ассирийцам не давали покоя. Земли Египта хотели забрать, не раз победами славными их поражая. Но вы, наши боги, держали словно в упряжке народ мой, лишив своей власти.
За какие грехи теперь ты нас гонишь с обжитой земли! Холодные горы встречаем в пути у подножья Кавказа. Как птиц перелетных, нас заставляешь вить гнезда из прутьев жестких на древней земле наших предков!»
Замолчал Хурсили, блеснув гневно очами, опустил он покорно чело, чтоб услышать ответ своих бывших богов.
Тучи гнева полосою огня разрезали в степи облака. Полный гнева голос бога Тешуба раздался с небес:
«Воля твоя, отважный Хурсили! Отрекаюсь я от тебя, но народ твой спасу. Твои гордость и храбрость меня поразили. Но наказанье мое будет сурово: знаки, буквы рассею по свету, а без письменности темен народ. И заберу твою жизнь я к себе в услуженье. А истину, что ты ждешь от меня, словно воздух, перед смертью твоей я раскрою.
Да, ты прав, вы дети великого Ра, бога Солнца, древнего, как крокодилы Египта. И рассеяться должно вам, словно лучи, по всему свету белому, чтобы народы другие видели гордость и силу вашу, и честь. И пример ваш зажжет в них пламя любви и свободы, храбрость ваша утроит их силы. Познают любовь к отчизне они, чтоб злой дух не разжег в них пламя раздора.
Но народ твой в веках не погибнет! Дар познанья в тяжких лишеньях получите вы от богов!
Пусть слова эти внесут в твою душу покорность. А за дерзость твою смерть от народов морских обретешь ты. Не торопи свое войско, враги идут по пятам. И силы не трать понапрасну.
Дам тебе время попрощаться с отрядом!»
И голос Тешуба замолк, уйдя навечно в забвенье.
Плачет ветер в степи, облака разрывает он в небе. Вой шакалов слышен вдали. Воронье черной тенью закрыло равнину.
И отважный Хурсили попрощался с конем, другом битв его грозных. Слезы льются нитью живою из глаз гнедого. Мордой влажной, шершавой губой уткнулся он в мощную грудь хозяина. Что-то шепчет хаттский воин под ухо лохматому другу. И шершавой тяжелой ладонью гладит гладкую шею. Хладный ветер срывает с губ слова сиротливо. Взгляды горят прощальным огнем.
«Что ж, веленье богов закон для меня». Спешил он грозное войско, стоят воины безмолвно, полководцу смотрят в глаза.
«С вами я покорял города, трон железный был тверд подо мною, но знаменье богов выше меня и прощаюсь с вами покорно!»
Вдруг поднял он ладонь и сурово сказал:
«Снимите сундук с письменами со скрипучих телег, в круг поставьте у всех на виду».
Воины в спешке подмяли траву сундуками, петли ржавые стонут под крышкой тяжелой. И открыли тайну отряду: вместо золота в медных ларцах знаки глиняные сверкают на солнце!
«Вижу, – воскликнул Хурсили, – грустные взгляды! Виноват перед вами, что золото выкинул в поле. Тайно знаки я спрятал здесь в сундуках. Это письмена наших дедов. Золото, медь по сравнению с ними – низкопробный металл.
Слушайте все последний наказ: пусть храбрейшие воины, то есть каждый из вас, возьмут по знаку из сундука. Пуще сокровищ мирских его берегите! Не отдам я богам буквы хаттов, что жизни дороже! Пусть суждено мне погибнуть – кто-то спасется из вас, или сын ваш придет на мой зов, когда земли я отвоюю для вас.
И тогда все буквы вновь соберутся в ожерелье драгоценных камней. Знания крепче нити, дороже золота будут для вас. Пусть ваш взор не смущают куски этой глины. Отмечайте тавром свою живность вы ими, чтобы без дела их пыль не сожрала в веках».
И закончил он речь и безмолвно глядел, как воины знаки вынимали один за другим.
Но враги не дремали, настигли отряд на черных конях. И завыли шакалы, зазывая на пир. Воронье летало с ленцой, трясло тяжелыми крыльями.
И погиб в том бою отважный Хурсили. И половина отряда его полегла, а другие рассеялись по степи, словно солнца лучи. Так преданье гласит!
Оправдалось знаменье богов, и адыги, словно солнца лучи, светят по всем уголкам земли. Разбрелись они в мир, но знаки свои сберегли как тавро!
И голос Хурсили живет в сердце потомков, и верят они: соберутся знаки в одно ожерелье, осчастливят адыги своим знамением землю, засверкает радугой мудрость под сиянием лазурного мирного неба!
